Глава 92: Время приветствовать знаменитость
Некоторое время спустя, Чэнь Жун, справившись с собой и даже не выматерившись в слух, что было довольно сложно, поскольку АЖунь новоосвоенных слов в сознании не жалела, комментируя ситуацию, слабо произнес, голосом умирающего лебедя:
— Я уже все равно обнял тебя.
Едва он это произнес, то услышал довольный смех Ван Ци.
— Прилюдно, заметь. Теперь все будут строить предположения, чем мы тут занимаемся.
Этот смех заставил скрытое возмущение Чэнь Жуна выйти на поверхность. Поскольку предположения толпы могли быть только в одном направлении. Наиболее скандальном. Вытянув правую руку, он ущипнул старшего омегу за мягкую кожу на руке и сильно вывернул, делая щипок весьма болезненным. Сжав зубы, он ругался вполголоса:
— Как ты смеешь смеяться. Если бы ты не называл меня "цинцин", почему все так обернулось?
Его голос дрогнул.
Тихонько зашипев, словно недовольный котенок, Чэнь Жун выдохнул, и, не слыша его ответа, сдвинул маску с лица на макушку.
Как только он поднял взгляд, то увидел, что Ван Цилан беспомощно на него уставился, а лицо его искажено от боли.
Впервые Чэнь Жун увидел "Бессмертного" Ван Ци с подобным выражением лица. При этом он почувствовал себя неуместно счастливым.
Эта радость заставила его рассердиться и устыдиться.
Он медленно выпрямился и, опустив голову, прошептал:
— Цилан, я действительно не хочу становиться наложником, — в его голосе слышались слезы.
Дважды показательно всхлипнув, он вытер несуществующие слезы рукавом и прошептал:
— Ван Цилан, с твоим статусом... говоря начистоту, то А Жун неспособен стать даже твоим наложником.
Собираясь с мыслями, он сильно прикусил губу.
Он решительно поднял голову, посмотрел на странный взгляд Ван Цилана, ущипнул его, снова с силой скрутил и яростно произнес:
— Быстро, придумай, как мне уйти из обоза, чтобы никто меня не узнал.
Ван Цилан задохнулся от боли. Все же мальчик был не слаб. И щиплется весьма больно. Синяки гарантированы. На его лице все еще играла улыбка, но она казалась несколько вымученной. В чем-то снаружи были правы, юный омега определенно прекрасный актер. Как быстро он меняет свои настроения!
— Хорошо,— вздохнул он.
Едва он это сказал, Чэнь Жун тут же его отпустил, после чего вдруг мило порозовел до самой шеи.
Наклонив голову и любуясь его нежным румянцем, Ван Цилан ему улыбнулся. Он указал на заднюю часть кареты и медленно произнес:
— Там, под сиденьем, есть одежда служанки. Полный комплект. Переоденься, одень вуаль и найди возможность выскользнуть из экипажа.
Чэнь Жун подумал и согласился, он забрался к заднему сиденью вдоль стенки повозки и открыл ящик для хранения под ним.
— Чтобы с ним в экипаже имелось запасное платье служанки, — с ненавистью сказал он. — Почему настолько любвеобильная особа все время беспокоит меня? Ну и довольствовался бы услугами служанок! Они-то будут от такого просто счастливы!
— Неудивительно, что в мире говорят, что быть хорошим человеком – самое трудное, — сказал, вздыхая, Ван Хун после его слов, — Я приготовил это платье сразу для тебя, моё сокровище, цинцин. Но ты решил устроить целое представление для горожан.
Тот поразился этому.
И растерянно оглянулся.
— Отвернись и не смотри на меня, — прошептал он, сверкнув на него своими непостижимыми неоновыми глазами.
Тот с улыбкой прикрыл глаза ладонями, глядя сквозь пальцы.
Женские одежды в одевании были гораздо сложнее мужских, и даже если девушки были служанками, то обращали внимание на элегантность. А Чэнь Жун и вовсе отдавал большую дань практичности, наплевав на некоторые традиции в одежде. Он выданное ему актерское ханьфу натянул как попало, не снимая нижних мужских одеяний. Поскольку у него нижних женских юбок и не было. Но сейчас следовало все сделать, как положено. Пока Чэнь Жун переодевался, шипя и ворча, он этим отвлекал и успокаивал себя: люди, вроде Ван Хуна, лицезрели множество прекрасных женщин, и он не повернется, чтобы увидеть, как простой мальчишка-подросток переодевается.
Но его руки все равно путались. Нижние рубашки, юбки, средние одежды и наконец, верхнее ханьфу... фу. Аж взмок.
Наконец переодевшись, почти вспотев от усилий, Чэнь Жун вдруг подумал: "одежда действительно по размеру, и он сказал, что она для меня... Зачем он приготовил мне одежду? Да еще и женскую?"
Он чувствовал себя сердитым, раздраженным и пристыженным. Он даже притопнул ногой.
Чтобы успокоиться, ему потребовалось немало времени. "Когда этот придурок назвал меня "цинцин" у ворот города, он ожидал, что это произойдет, поэтому он положил одежду в экипаж и ждал, когда я заглочу наживку."
При этой мысли он почему-то разозлился еще больше.
Через некоторое время, аккуратно одетый, Чэнь Жун с шарфом, на сей раз на лице, наконец, обернулся. Он сердито посмотрел на медленно потягивающего напиток Ван Хуна, расслабленно развалившегося на подушках, получившего множество удовольствия от лицезрения процесса переодевания, показал ему язык и тихо приподнял занавеску экипажа. В последний момент он прихватил с собой кувшин для умывания. Если уж он изображает служанку, то та явно покинет повозку исключительно по делу.
Поняв, что людей на улице, наконец, стало меньше, он наклонил голову и выпрыгнул.
Экипаж тронулся с места. Он же рванулся вперед. К счастью, у него было хорошее чувство равновесия, и он твердо держался на ногах.
Экипаж Ван Цилана никогда не терял интереса публики. Увидев, как кто-то выпрыгнул оттуда... на мгновение все взгляды оказались прикованы к нему.
Однако, увидев всего лишь служанку с кувшином для воды, взгляды сразу потеряли интерес – для знати брать с собой служанок, так же естественно, как есть или пить, даже когда они развлекались с другими, слуги были чем-то вроде предметов интерьера. Поэтому даже девушки едва на него взглянули, а затем и вовсе полностью проигнорировали.
Чэнь Жун покрутил головой и не увидел своего экипажа. Сердце Чэнь Жуна упало. Он отступил и вдруг широким шагом бросился в повозку к служанкам, отметив, что его собственный экипаж уже куда-то делся в устроенной им суматохе.
Увидев, что кто-то садится к ним в экипаж, две служанки удивились. А заметив шарф на лице Чэнь Жуна, они начали присматриваться к нему внимательнее.
— Это я, ведите себя тихо, — прошептал он им, садясь в углу на лавку вдоль борта
Те сразу все поняли.
Эти служанки, служили Ван Цилану и повсюду путешествовали с ним. С точки зрения внешности и темперамента, ни одна из них не уступала благородным девушкам. Все служанки господ уровня Ван Цилана были специально обученными, грамотными и вежливыми, и они уважали Чэнь Жуна, который бросил вызов смерти ради того, кого он любил, от всего сердца. Поэтому, как только он открыл рот, служанки тут же успокоились, сделав вид, что ничего не произошло, и продолжили свои прежние занятия. В конце концов, они знали, какую роль тот сыграл в их спасении. Ну и к тому же мальчик был редкостным красавчиком. А за это многое прощалось в этом мире.
Чэнь Жун же, глядя на них, не мог не думать: "Его служанки так хороши собой, и большинство превосходят знатных девиц в стиле... Но они никто для этого мира" Как только эта мысль пронеслась в его голове, все маленькие проблемы его ИИ тут же исчезли. В своей прошлой жизни ради мужа, который А Жунь не принадлежал, она страдала от презрения и уничтожила свою репутацию, искренне отдав ему все, что могла, но не получив ничего взамен, так и оставшись никем для этого общества и обозной девицей для своего возлюбленного.
В этой жизни действительно больше не хотелось так много стараться ради призрачной перспективы подобного замужества. Это для женщины в этом времени единственный способ возвыситься – удачное замужество. А Женя все же - парень. Причем одаренный. Казалось бы, провидение было к А Жунь благосклонно — подарив мужской облик… но вот ведь, подоспел этот идиотский закон. Она не помнила, насколько он был обсуждаем в прошлой жизни, не до него было. По сути и сейчас та же А Вэй совершенно не думает об этой проблеме, да и остальные девушки считают, что он их никак не коснется.
И молодая женщина в сознании А Жуна вздохнула. Все же любовные перипетии ее второго «я» были захватывающими.
Снаружи тем временем поднялась суматоха и раздался ритмичный бой барабанов.
Он слышал все новые и новые восторженные вопли. Чэнь Жуну стало немного любопытно, поэтому он тихонько приподнял уголок занавески кареты.
По обе стороны улицы находилось море людей. Более того, с прибытием крупных кланов караван рода Ван должен был останавливаться и приветствовать их одних за другими. Прочие семьи и примкнувшие повозки постепенно от него отходили, следуя своими маршрутами.
Но сейчас начиналось целое представление, которое все жаждали видеть. А именно Хуань Цзюлань, Юй Чжи и другие громкие имена волновали девушек. Они ехали навстречу колонне посередине дороги в экипажах, запряженных лошадьми.
После того, как путь к поместью Ван был прегражден, ученый средних лет, которого Чэнь Жун уже видел, первым выпрыгнул из кареты, вероятно, он был кем-то вроде управляющего при Ван Цилане, постоянно сопровождая и организуя его людей и прислугу. Его служанка сразу вложила ему в руку флейту, и как только он взял ее, сразу начал играть на ней.
Когда зазвучала флейта, Хуан Цзюлань спрыгнул вниз с цитрой в руках. Цитра в руках Хуань Цзюланя затрепетала.
После этого Юй Чжи тоже вышел из своей повозки. После взмаха его правой руки, двадцать прекрасных танцовщиц (куртизанок) вышли из большой повозки и, изящно покачивая своими бедрами, стали танцевать посреди улицы на виду у публики. Никто не знал, были ли они девицами или юношами, для этой профессии подобное было не существенно. Внешняя красота была характерна для более благородного происхождения –девочкам с юности калечили ноги и бинтовали грудь. Что поделать – требования красоты!
На покалеченных ногах много не натанцуешь, а отсутствие груди смазывало разницу между девушками и юношами. В театрах выступать женщинам было запрещено. Все женские роли обычно выполняли смазливые юноши. Даже в императорском дворце его труппа была исключительно мужской – юношей-танцовщиков и актеров именовали «Цветами груши».
... Это был действительно чувственный танец. Куртизанки были наряжены в тонкие одежды, и во время танца Чэнь Жун видел, как под тонкой тканью покачиваются в сосках их груди подвески. Получалось что это труппа обученных простолюдинок, отсюда и наличие груди. Настоящее чувственное извращение для этого времени. К тому же там были девушки с украшениями в теле, которые бросались в глаза. Ужасно непристойно!
Пока девушки танцевали, Хуань Цзюлань, игравший на цитре, остановился. Он повернул голову набок и, посмотрев на довольного Юй Цзи, воскликнул:
— Что ты хочешь этим сказать, Юй Цзичэн? Внезапно, ты вызвал этих простушек и без всякой причины испортил возвышенное настроение.
От его крика, Юй Цзи погладил свою короткую бородку, вздохнул и сказал:
— Первоначально я хотел предложить мелодию, чтобы утешить Цилана, который едва избежал смерти. Но неожиданно Ван Цилан оказался связанным с мальчиком-танцовщиком. Мне стало так жалко и грустно, что я решил пригласить для него танцовщиц. Ах, я просто надеялся, что их танец сможет вернуть мужественные амбиции Ван Цилана.
Эти слова были слишком жестоки. Они явно высмеивали Ван Хуна как обрезанного рукава, и то, что он сейчас с мужчиной. Это не осуждалось, но подразумевалось, что гений семьи имеет определенную ценность, поскольку уж мужской-то союз он мог осуществить давно. И если девицы подумали, что спутницей Цилана была куртизанка-простолюдинка, ученые рассудили иначе. С их точки зрения его спутником был образованный танцовщик, возможно, из тех самых «Императорских Цветов груши»
Да уж... Цилан – это сплошная загадка!
На какое-то мгновение вновь вспыхнули смятение, смех и дискуссии на тему кем все-таки был загодочный незнакомец/ка.
Со вздохом Ван Хун отдернул занавеску экипажа.
Когда он сделал это, толпа засвистела, повернула к нему головы, и с широко раскрытыми глазами, норовя кто тайно , а кто и открыто, но заглянуть в его экипаж.
Там, разумеется, никого не оказалось.
Более того, они могли видеть, что одежда Ван Хуна была опрятной, а волосы аккуратными. Он вовсе не выглядел так, будто предавался любви.
Встретившись со всеми глазами, Ван Хун улыбнулся. Прищурившись, он уставился на приближающегося Юй Цзы и крикнул:
— Юй Цзычен, будь ты проклят!
Юй Цзы довольно расхохотался.
Сделав два или три шага, он бросился к экипажу Ван Хуна. Протянул туда руку, он полностью раздвинул занавески и заглянул внутрь. Оглядевшись, и шумно принюхавшись, он воскликнул:
— Ах, почему нет запаха страсти, а вместо этого имеется изысканный аромат? Скажи, Цилан, эта твоё "сокровище", – переодетая знатная женщина?
Услышав это замечание Юй Цзы, Чэнь Жун был поражен и изумленно подумал: "У этого человека изрядный нюх". Одежда служанки действительно была напитана ароматами саше, но они не были назойливыми. Ну не мог же этот человек унюхать аромат флера омеги? Или мог? Ведь не зря он в нем подозревал одаренного.
Еще несколько раз вдохнув воздух, Юй Цзы энергично кивнул, повернувшись к толпе, отчитался:
— В экипаже никого нет. Похоже, слухи ложные. Цилан, как всегда, подкинул нам загадку. Кто знает, может его возлюбленная – это дух?
Это изречение тут же вызвало следующую волну пересудов. При этом никто даже не вспомнил о служанке, покинувшей повозку! Словно он был невидимкой! Чэнь Жун даже глаза возвел вверх, ну просто массовый идиотизм! Впрочем, он просто не учитывал силу флера омеги. Если бы Цилан хотел - служанку бы очень хорошо запомнили.
Дело в том, что представив недостойную его статуса спутника/ спутницу, Цилан как бы себя дискредитировал в обществе. Аристократы могли гулять и использовать услуги куртизанок и куртизанов, но не представлять их как своих возлюбленных и партнеров - тем более. Для неженатых и вовсе такие связи осуждались. Двойная мораль задолго до рождения королевы Виктории, возведщей это в культ.
Поэтому для общества было правильнее признать в спутнике или цветок груши – привелигированных танцовщиков самого императора, которые как раз часто завершали свою карьеру, становясь наложниками придворных и императорской семьи, а то и самого императора, подобное было вполне достойно статуса ВанЦилана, но дух или демоническое существо – это же еще лучше! Появление такого возлюбленного или возлюбленной соответствовало образу неземного Цилана.
Громко вздохнув, Юй Цзы взмахнул рукой, останавливая танцовщиц, продолжавших самозабвенно танцевать, ловя на себе взгляды всех мужчин.
— Возвращайтесь.
Как только девушки остановились, мускулистый мужчина в толпе крикнул:
— Юй Цзичэн, судя по твоему божественному обонянию, это твой окончательный вердикт? Неужели в повозке действительно нет никакого «муженька» или «женушки»? Ты настаиваешь, что это был лишь Дух?
Силач был высоким и громким, с короткой бородой и желтыми глазами. Он был воплощением вульгарности, которую люди ненавидели в нынешние времена.
Но Юй Цзы не относился к нему с презрением. Вместо этого он счастливо ответил с самодовольной улыбкой:
— Божественное обоняние? Хорошо, хорошо, — когда он сказал это, изящный Хуан Цзюлань холодно улыбнулся в его сторону:
— У моей собаки, А Нун, тоже божественный нос. Удивительно мокрый, и она его сует куда попало.
Со всех сторон раздался смех.
Однако Юй Цзы не раздражался ни в малейшей степени. Его лицо сохранило прежнее выражение, и он с улыбкой произнес:
— Нет никакого муженька, нет никакой женушки. Ха-ха, ради возвращения Ван Цилана мой божественный нос может доказать, что в карете был только "женский" муженек-дух.
Это было хуже, чем ничего не говорить. Ван Хун не удержался и закатил глаза, а Хуан Цзюлань гаденько захихикал.
Ученый средних лет вздохнул, отложил флейту, повернулся и пошел прочь, осуждающе покачивая головой.
— Едем, едем. Юй Цзы окончательно все испортил.
Как только эти слова прозвучали, толпа жалобно вздохнула, а тот громко и довольно рассмеялся.
Ван Хун улыбнулся - его друзья были невероятно правы и метки в своих предположениях. Они даже сами не поняли, насколько попали в кон. Омегу нельзя было именовать в полной мере мужчиной. Но и женщинами они никак не являлись, это он мог ответственно заявить на собственном примере.
http://erolate.com/book/1285/36142