Готовый перевод 余污 / Остатки грязи: Глава 37. Любимый мужчина этой ничтожной

[1] 妾 qiè це уничижит. я, ничтожная (женщина о себе); младшая (вторая) жена, наложница.

Как только они вошли во двор, Мо Си тут же понял, почему Мужун Чуи сказал, что здесь нельзя использовать открытое пламя, иначе все сгорит. Несмотря на безукоризненный облик этого человека, весь его двор был грязным и захламленным настолько, что даже у последнего грязнули от такого волосы встали бы дыбом. Повсюду валялись: древесная щепа, сера, куски каменного угля, доспехи и латы, а в галерее были свалены с десяток бамбуковых воинов разной степени сборки.

Но далекому от мирской суеты элегантному Невежественному Бессмертному было совершенно наплевать на такие мелочи. Не обращая внимания на грязь и хаос, он повел своих гостей к маленькому пруду в глубине двора. Неожиданно бассейн оказался довольно чистым: можно было даже рассмотреть дно, на котором лежали разные мелкие предметы, вроде белых нефритовых заколок и колец.

— Что это? — полюбопытствовал Юэ Чэньцин. — Пруд для накопления заслуг и добродетели^[2]?

[2] 功德池 gōngdéchí гундэчи «пруд заслуг и добродетелей» — водоем для благотворительных пожертвований.

Мужун Лянь насмешливо прищурился:

— Разве твой Четвертый Дядя похож на человека, который способен заслужить добродетели и заслуги?

Совершенно неожиданно неконфликтный Юэ Чэньцин вступил в спор с князем Ваншу и, сердито уперев руки в боки, заявил:

— А почему мой Четвертый Дядя не может заслужить заслуги и добродетели?

— Не смеши меня! Ты не знаешь, какая у него репутация?

— Мой Четвертый Дядя очень крут! — тут же взвился Юэ Чэньцин.

Мужун Лянь просто обожал наступать людям на хвост. Если бы Юэ Чэньцин промолчал, он бы отступился, но стоило тому попытаться дать отпор, как Мужун Лянь тут же взбодрился, даже на время забыв про свое желание покурить:

— Быть крутым и иметь хорошую репутацию — это же совершенно разные вещи, — дразня Юэ Чэньцина, он ткнул пальцем в сторону все еще привязанного к бамбуковому воину Гу Мана. — Разве этот парень не крут? Вот только воняет всю дорогу^[3].

[3] От переводчика: 臭 chòu чоу — «дурной запах/дурная слава». В контексте данной фразы Мужун Лянь намекает, что, несмотря на все достижения Гу Мана, от него всю его жизнь «дурно пахло».

— Ты… Ты!.. — щеки Юэ Чэньцина раздулись от гнева. Хотя он был известен как самый добродушный молодой дворянин в Чунхуа, его Четвертый Дядя был той больной точкой, которую не стоило трогать.

С раннего детства Юэ Чэньцин слепо обожал и поклонялся своему младшему дядюшке, и сейчас, отбросив сдержанность, яростно набросился на Мужун Ляня:

— Да как ты смеешь говорить, что другие люди воняют! Старший брат Мужун, сам ты вонючка!

Мужун Лянь: — …

Это было просто уму непостижимо. Всем было известно, что скорее солнце встанет на западе, чем молодой господин Юэ будет оскорблять людей. Неужели он бранил именно его?

Вероятно, Мужун Лянь был настолько шокирован случившимся, что надолго потерял дар речи.

Прежде чем он оправился, чтобы ответить, Мужун Чуи повернулся к ним и сказал:

— Это Растворяющий Сны Пруд^[4]. Если бросить в него обладающие душой артефакты, вода превратится в расплавленное золото.

[4] 化梦池 huàmèngchí хуамэнчи «перерождающий/плавящий/собирающий сны пруд».

— А потом? — спросил Мо Си.

— А потом каждый из нас зачерпнет его в нефритовую чашу и выпьет. После этого мы уснем и увидим во сне события прошлого, связанные с этим артефактом.

Закончив говорить, Мужун Чуи зажал между двумя длинными белыми пальцами рукоять Хуншао.

Видимо считая, что князь Ваншу и Юэ Чэньцин и без того издают слишком много шума, он даже не спросил у них согласны ли они, а просто посмотрел на Мо Си и сказал:

— Я бросаю.

Невежественный Бессмертный, как и сам Мо Си, не любил пустой болтовни, и даже это предупреждение было не более, чем формальной вежливостью. Не дожидаясь согласия, он приготовился бросить рукоять в воду, но внезапно был остановлен Мо Си.

Указав подбородком в сторону Гу Мана, тот спросил:

— Если мы заснем, как быть с ним?

— Все просто, — взмахнув длинным рукавом, Мужун Чуи все тем же лишенным эмоций тоном приказал:

— Построиться в Формирование Сюаньу^[5]!

[5] 玄武阵 xuánwǔ zhèn сюаньу чжэнь «базальтовый боевой порядок»; также 玄武 Сюань-У — черный воин, дух-покровитель севера, изображался в виде черепахи со змеей вместо хвоста].

Эхо его голоса еще не затихло, а росшие во дворе трава и деревья зашелестели, и все бамбуковые воины, валявшиеся во дворе и подсобных помещениях, поднялись на ноги. В считанные секунды не меньше пяти десятков марионеток Мужун Чуи окружили Гу Мана, и их число продолжало расти.

— В течение тридцати минут^[6] даже бессмертный небожитель не сможет добраться до него, — сказал Мужун Чуи.

[6] 一炷香 yī zhù xiāng и чжу сян «одна палочка благовоний» — время, в течение которого сгорает палочка благовоний (около 30 минут).

Мужун Чуи, так же как и Мо Си, любил использовать в разговоре с другими людьми такие слова, как «абсолютно точно», «безусловно» и «обязательно», поэтому, если он сказал, что никто не сможет забрать Гу Мана, значит был как минимум на девяносто процентов уверен в своих словах.

Мо Си бросил взгляд на бамбуковых воинов, после чего сразу повернулся к Растворяющему Сны Пруду и сказал:

— Давайте начинать.

Стоило Хуншао упасть в пруд, и вода мгновенно засияла как расплавленное золото.

Мужун Чуи достал три чайные чашки из нефрита в форме лепестков лотоса для себя, Мужун Ляня и Мо Си.

Переминающийся рядом с ним Юэ Чэньцин пораженно замер:

— ...А как же я? Мне ничего не дадут?

Затаивший обиду, Мужун Лянь злобно ухмыльнулся:

— Хе-хе, твой Четвертый Дядя считает тебя таким никчемным, что даже не хочет брать с собой поразвлечься.

Словно глупый пес, Юэ Чэньцин повернул голову и, несколько раз моргнув, с мольбой уставился на своего дядю.

Четвертый Дядя полностью проигнорировал его выжидающий взгляд и залпом выпил содержимое своей чашки. Вода из Растворяющего Сны Пруда подействовала почти сразу, так что, сделав последний глоток, он тут же заснул, уткнувшись в сложенные на бортике бассейна руки.

— Четвертый Дядя?

Видя насколько он расстроен, Мо Си взял использованную Мужун Чуи чашку и, наполнив ее водой из пруда, протянул Юэ Чэньцину. Обрадованный тем, что его все-таки берут с собой поразвлечься, тот схватил чашку и, быстро поблагодарив великодушного князя Сихэ, шумно проглотил золотую воду, после чего сразу же упал на землю и, раскинув руки и ноги, громко захрапел.

Мо Си и Мужун Лянь также не стали тянуть и, выпив воду из Растворяющего Сны Пруда, сразу же погрузились в сон…

Сначала было очень темно, словно они застряли в ловушке самой глубокой непроглядной ночи, но в какой-то момент до их ушей донесся свист рассекающего воздух меча, который сочетал в себе силу ветра, мощь грома и, казалось, мог перевернуть небо и землю.

Этот звук Мо Си мог опознать даже с закрытыми глазами. Именно его он слышал, когда Ли Цинцянь бок о бок с ним сражался со стаей демонических волков.

В том отрезке времени, куда они перенеслись, техника Отрезающего воду меча еще не была совершенной, но каждое движение мужчины было четким и выверенным, полным чистой духовной энергии.

С песней Отрезающего воду меча тьма перед их глазами рассеялась и все детали окружающей обстановки стали ясно различимы.

Перед ними был маленький деревенский домик, в конце весны утопающий в цветущих абрикосовых деревьях.

Ли Цинцянь, которому на вид было чуть больше двадцати лет, танцевал с мечом на усыпанном опавшими лепестками дворике. При каждом движении его свободная залатанная во многих местах верхняя одежда летела за ним голубым вихрем.

Но он был не один: на него нападала миниатюрная девчушка в простой одежде из грубого алого сукна. Она двигалась очень быстро и так ловко и изящно кружилась вокруг юноши с мечом, что было сложно разглядеть детали ее внешности. Только когда Ли Цинцянь блокировал ее своим мечом, она остановилась. Пряча улыбку за сердито надутыми губами, она пожаловалась:

— Старший брат, сегодня я смогла выдержать еще двенадцать твоих выпадов. Почему ты до сих пор не похвалил меня?

Ли Цинцянь с улыбкой сказал:

— Естественно, успехи Хун Шао впечатляют.

...Оказывается, Хун Шао — это имя девушки.

Но Хун Шао продолжала упорствовать:

— В прошлый раз ты говорил то же самое. Придумай что-нибудь другое.

Ли Цинцянь беспомощно улыбнулся:

— Ну тогда... ты самая умная?

— Так ты хвалил меня в предпоследний раз. Подумай еще!

С этими словами она капризно вскинула подбородок, и Мо Си, наконец, смог ясно разглядеть ее черты. На вид ей было лет семнадцать или восемнадцать, кожа нежнее лепестка лотоса, темные брови, изящно изогнутые, словно ветви ивы, и похожая на слезу родинка в уголке глаза. Мо Си никогда не был ценителем женской красоты и в первый момент просто подумал, что внешность этой девушки кажется ему немного знакомой. Потребовалось время, чтобы до него дошло, что она похожа на тех пропавших без вести женщин.

Хотя правильнее было бы сказать, что эти пропавшие девочки выглядели как ее фрагменты: у одних были похожие носы, у других — губы, а у некоторых также была родинка в уголке глаза.

Ли Цинцянь вложил меч в ножны и, подняв руку, щелкнул ее по лбу.

— Не могу я ничего придумать и не хочу, не собираюсь, — сказав это, он отвернулся и ушел обратно в дом.

— Ты! Ты! Ты! Ты даже не старался! — Хун Шао тут же бросилась следом за ним, подпрыгивая и громко крича. — Ах! Братец Ли переменчивее ветра^[7]! С каждым днем ты все более груб со мной!

[7] 朝三暮四 zhāo sān mù sì чао сань му сы «утром - три, а вечером - четыре» — непостоянный; не имеющий твердого мнения о чем-то.

Пятнистые куры с громким кудахтаньем разбежались в разные стороны по двору, маленькая рыжая собачка залилась громким лаем, то ли желая подбодрить девушку, то ли перелаять.

— …

Мо Си и правда на дух не выносил женщин. И если спокойную сдержанность принцессы Минцзэ он еще мог принять, то таких девушек, как Хун Шао, можно было включить в десятку величайших кошмаров его жизни.

Но, глядя сейчас на эту парочку, он видел, что Ли Цинцяню эта скандальная девица очень нравится и его совершенно не раздражают ее несдержанные речи.

Заглянув чуть глубже, Мо Си начал понимать, какие отношения их связывают.

Оказывается, Хун Шао была умирающей от голода маленькой девочкой, которую Ли Цинцянь по доброте душевной подобрал во время своих странствий. Когда они познакомились, ему было восемнадцать, а ей — пятнадцать. После трех с половиной лет скитаний по всему миру эти двое стали неразлучной парой и близкими людьми.

Но ни Ли Цинцянь, ни Хун Шао не имели опыта романтичных признаний. Излишне объяснять, почему Ли Цинцянь не мог признать собственных чувств, но и Хун Шао, хотя со стороны и выглядела бойкой и шумной девицей, на самом деле была чистой и целомудренной девушкой и никогда бы не осмелилась сама сказать о тех чувствах, что жили в глубине ее сердца. Поэтому, хотя окружающим было совершенно очевидно, что они влюблены, эти двое продолжали молчать, не зная как сказать друг другу те самые главные слова.

Самое большее, на что осмелилась Хун Шао, после того, как в подпитии лежа на столе, долго любовалась на державшую свиток руку Ли Цинцяня — не удержавшись и собрав все свое мужество, незаметно придвинуться ближе, чтобы накрыть его ладонь своей рукой.

Ошеломленный Ли Цинцянь лишился дара речи и несколько бесконечных мгновений просто смотрел на нее широко открытыми глазами. Щеки девушки раскраснелись от вина, она смущенно хихикала и смотрела на него глазами, в которых, казалось, отражались все звезды Млечного Пути.

— Братец^[8]...

[8] 大哥 dàgē дагэ — старший брат, ты (в дружеском разговоре), старик, братан, чувак (обращение к другу); муженек (обращение жены к мужу).

Разумно предположить, что если два человека испытывают чувства друг к другу, то одному из них будет легко «проткнуть оконную бумагу»: открыть свое сердце, настоять на диалоге и убедиться во взаимности своих чувств.

Но взглянув в аристократичное лицо Ли Цинцяня, Хун Шао вдруг почувствовала робость и подумала:

«Разве могу я стать ему достойной парой?»

Три года назад, когда он протянул руку грязной, замерзшей, больной чесоткой девочке, он уже стал для нее самым лучшим старшим братом, ее божеством и ее возлюбленным.

В глазах этой девушки в братце Ли все было идеально: прекрасная внешность, доброе сердце, приятный голос, хорошие манеры и впечатляющие магические способности.

Если отбросить то, что он был беден, во всем мире было не сыскать человека лучше.

А теперь посмотрите на нее: единственное, что было приемлемым, это смазливая внешность, но по сути она все еще была неграмотной простолюдинкой, глупой, неуклюжей и прожорливой. За раз она съедала в два раза больше, чем ее братец Ли, да и голос у нее был слишком громким и раздражающим, похожим на бой барабана и гонга.

Чем больше «маленький гонг и барабан» размышляла об этом, тем тяжелее у нее становилось на сердце, и в самый ответственный момент храбрость, которую она так долго собирала для признания, испарилась, как снег под летним солнцем.

Ее мужество исчезло, но их руки все еще были переплетены.

Ей ведь нужно было найти подходящее оправдание? Не могла же она сказать: «Извини, братец, я схватила тебя за руку, потому что подумала, что это чайная чашка».

Поэтому Хун Шао ухватилась за самое глупое оправдание, которое даже Мо Си не смогло бы убедить... и с натянутой улыбкой предложила:

— А давай проверим, чьи руки сильнее?!

Ли Цинцянь: — …

— Ну, давай! Давай померяемся силами! Посмотрим, кто кого перетянет!

Ли Цинцяню, вероятно, показалось, что он что-то не так понял, и кончики его ушей слегка покраснели. Молодой человек поспешил отдернуть руку и, спрятав глаза за веерами ресниц, беспомощно сказал:

— Разве вчера ты не хотела посостязаться в остроумии?

— Вот именно! Это было вчера, а сегодня мы померяемся силами.

Ли Цинцянь с трудом выдавил улыбку:

— Что это за странная новая идея пришла тебе в голову? Хочешь устраивать соревнования каждый день? Тогда в чем ты хочешь состязаться завтра?

— А завтра мы выясним кто красивее! — объявила Хун Шао и, быстро схватив кисть, лежавшую на столе рядом со свитком, двумя росчерками пририсовала себе усики. — Братец, смотри! Как тебе? Нравится?!

Наблюдая, как сверкая полными озорства глазами, она крутит воображаемые усы, Ли Цинцянь не смог долго сохранять серьезный вид. Его сердце затопило ласковое тепло и веселье.

Он был влюблен в нее, но так же как она считала себя слишком глупой, неуклюжей и прожорливой, Ли Цинцянь считал себя слишком занудным и бедным, поэтому пребывал в полной уверенности, что такая умная и красивая девушка, как Хун Шао не должна терпеть лишения, выбрав его в спутники жизни.

На самом деле, еще в самом начале, когда Хун Шао стала настаивать на том, чтобы последовать за ним, пытаясь избавиться от нее, он сказал:

— Барышня, я спас тебя только потому, что заметил, что ты упала на обочину дороги, к тому же очень больна. Я не хочу, чтобы ты считала, что чем-то обязана мне…

Несмотря на маленький рост и хрупкую фигуру, голос Хун Шао звучал громче, чем боевой барабан. Как только Ли Цинцянь начал поспешно удаляться, она засеменила за ним, неловко переступая своими заношенными сандаликами, торопливо поясняя на бегу:

— Старший братец, старший братец, понимаю, я все понимаю! Знаю, что ты не желаешь, чтобы я чувствовала себя должной, но я сама хочу отплатить добром за добро…

— Тогда почему не хочешь остаться с целительницей? Я ведь уже обо всем договорился, она готова взять тебя в младшие ученицы. Если ты и правда так хочешь отплатить за добро, следуй за ней и усердно учись. Разве лечить людей от болезней не лучший способ отплатить за спасение жизни?

— Ничего подобного! — взволнованная Хун Шао подпрыгнула на месте, упрямо топнув ногой. — Я была готова продать себя в бордель, чтобы похоронить моего приемного отца! Думаешь, после того как ты похоронил его, спас меня и отвез к врачу, я... я могу просто забыть об этом?! Я останусь с тобой, останусь с тобой, останусь с тобой! А-а-а! — в конце своей тирады она начала вопить как полоумная.

Увидев, что от спасенного и выкормленного им больного котенка не так легко избавиться, Ли Цинцянь невольно почувствовал головную боль и прибавил шаг, пытаясь уйти как можно дальше.

Заметив его поспешное бегство, Хун Шао занервничала еще больше и ринулась в погоню. Рваные сандалии из пеньки то и дело падали с ног, мешая догнать его, поэтому она сняла их и один за другим бросила в сторону уходящего Ли Цинцяня. Босая и отчаявшаяся, она села на корточки и горько разрыдалась: — Ты... ты... не уходи! Так я ведь никогда не смогу отплатить тебе!

Ли Цинцянь: — …

Слезы ручьем текли по грязному личику:

— Я не отплачу тебе! Неужели ты думаешь, что я объем тебя и буду жить нахлебницей? Старший братец, не оставляй меня одну, — от рыданий у нее перехватило дыхание, но она упрямо вытерла глаза и продолжила, — допустим, ты оставишь меня у целителей, но зная, какая я неуклюжая невежда… ты уверен, что через несколько дней меня снова не продадут? Я уже побывала в трех разных семьях: маленькой невестой^[9], служанкой и приемной дочерью, а теперь я даже не знаю, кто я…

[9] 童养媳 tóngyǎngxí тунъянси — девочка-подросток, с детства воспитываемая в доме будущего мужа.

Она плакала все громче, срывая горло до хрипа. Слезы катились по лицу и падали в дорожную пыль, грязные ноги месили глину обочины.

— Не оставляй меня! Я не хочу, чтобы меня отправили в четвертый дом! Я не хочу-у-у!..

После этих слов, что еще мог сделать такой человек, как Ли Цинцянь?

Он родился в стране Личунь^[10], одной из самых слабых стран этого мира. Зажатая между двумя сильными державами, его родина часто оказывалась втянута в их распри и была выжжена пожаром войны. Из-за этого, когда нечисть начинала лютовать, не было ни одного влиятельного объединения заклинателей, которое могло бы помочь усмирить ее. Ли Цинцянь своими глазами видел, как зарезали его отца, а потом изнасиловали и убили его мать.

[10] 梨春 líchūn личунь «грушевое вино/страсть/весна».

В то время ему не было и десяти лет. Забравшись в глубину чулана в полуразрушенной хижине, он прижимал к себе брата, только что отнятого от материнской груди. Беззвучные слезы неудержимо текли по щекам, тело сотрясала нервная дрожь, но он продолжал зажимать малышу рот, не давая ему кричать.

На их беду, напавшие на его родителей заклинатели обладали сильной духовной энергией. Разве могли они не заметить спрятавшихся в доме детей?

Дверь чулана была разбита, и сильные грубые руки вытащили их из груды щепы. Он крепко вцепился в своего младшего братишку, не желая отпускать, вызвав шквал язвительных насмешек и ударов.

— Может прихватить с собой этих двух мальцов? Их ведь можно использовать для создания зелий?

— Не похоже, что они унаследовали от своей мамаши кровь прекрасной костяной бабочки. Видишь, слезы-то не того цвета…

— Тогда просто убей их! Лучше сейчас вырви сорняки и уничтожь корни, чтобы не плодить проблемы в будущем!

Ли Цинцянь тогда даже не понял, о чем они говорили. Он не знал ничего о крови «прекрасных костяных бабочек» и мог только наблюдать, как несколько заклинателей обернули в шелк обнаженное тело его матери и унесли в неизвестном направлении. Он рыдал, думая только о том, чтобы броситься следом за людьми, забравшими тело, но не мог выпустить из рук младшего брата.

Еще не осевший дым сражения, сладковатый запах крови и злой смех заклинателей — все это заплясало у него перед глазами в диком дьявольском танце. Внезапно во всей этой мешанине он услышал громкий шум.

Сверкающий изумрудным духовным сиянием меч в мгновение ока обезглавил смеющихся заклинателей, оросив кровью землю на несколько метров вокруг них.

В открытых дверях появился силуэт человека в скромных темных одеждах, лицо которого было скрыто золотой маской. С несущим смерть мечом в руках, на фоне брызнувшего в хижину потока света он вошел в его жизнь, перешагнув окровавленные трупы его врагов.

Автору есть что сказать: «Тупик»

Четвертый Дядя: — Итак, давай выпьем по чаше воды из этого пруда! Я выпью первым! Ваше здоровье!

Малыш Юэюэ: — Своих мозгов у меня нет, так что я просто сделаю то же, что и Четвертый Дядя! До дна!

Мо Си: — Я... (заметив выражение лица Мужун Ляня, внезапно заподозрил, что тот может сделать что-то плохое с его телом, пока они все спят) Князь Ваншу, прошу!

А-Лянь: — Хе-хе-хе, ну что вы князь Сихэ, только после вас!

Большой Пес: — Князь Ваншу, как можно, прошу пейте!

А-Лянь: — Князь Сихэ, пейте вы!

Большой Пес: — Не раньше вас!

А-Лянь: — Только после тебя!

Большой Пес: — Пей, черт возьми!

А-Лянь: — Ты…

Большой Пес: — Еб твою мать, ты будешь пить или нет?!

Данное произведение не пропагандирует нетрадиционные ценности гражданам РФ.

ПУБЛИКАЦИЯ/ВЫКЛАДКА НАШИХ ПЕРЕВОДОВ ЗАПРЕЩЕНА!

Переводчик: Feniks_Zadira

http://erolate.com/book/3672/92747