Готовый перевод The Last Prayer / Наруто: Последняя Молитва [ЗАВЕРШЁН]: Глава 9. Линия (4)

Она была готова разверзнуться, когда он без предупреждения ворвался в неё так глубоко, как только мог, и разрядил своё густое мужское молоко в её бурлящую пиздёнку. Как и прежде, это колоссальное количество: и, возможно, даже более горячее, чем она помнила – с легкостью отправило её за пределы, вызвав у неё третий мощный оргазм. Его изнемогающее тело крепко обняло её, когда её трепещущие стенки продолжали вжиматься в его толстый извергающийся член, засасывая и втягивая его так глубоко, как это только было возможно, пока он наводнял её вагинальный канал своим зачинающим детей кремом. Её разум затуманивался, а тело пошатывалось, утаскивая его за собой. Все её мысли, как и понимание перестали существовать, когда остались лишь волны и волны безграничного наслаждения, поскольку он продолжал наполнять её обильным количеством своего семени. 

В конце концов они вразнобой рухнули на пол, словно два бескостных мешка с горячей жидкостью; один блаженно отработанный, другая выжидающая мгновения зарождения в нём второго дыхания. Ждать пришлось не долго. В конце концов, у него были его глаза. Прижатая к нему, мягкая и скользкая от охлаждающей тело влаги, одна из самых сильных и красивых женщин, которых он когда-либо видел, задыхалась и дрожала от счастья, когда его член всё ещё комфортно располагался внутри неё. Непостоянная дрожь и подёргивания её распутных стенок без особых проблем удерживали его от размягчения, а мысль о том, что он залил её внутренности своей густой спермой, служила для Наруто более чем достаточной мотивацией, чтобы полностью позабыть об истощённости своего тела. Наруто обнял её за талию, слегка приподнимаясь, радуясь возможности нашпиговать её ещё раз.

 «ММнн» – простонала она, когда её неожиданно приподняли, и уже чувствительная к сексу она вжалась в него намного сильнее прежнего. Обезумев от головокружительного наслаждения, Куренай смогла собраться с внутренними силами лишь для того, чтобы сказать нетерпеливому блондину: «Угкхх, п-подожди, Узу-Узумаки …» 

 «Зови меня Наруто» – перебил её он, выскользнув из неё с громким влажным шлепком, заставив её простонать из-за внезапной потери. Она перевернулась с его помощью, держась за комод, для обретения столь необходимой опоры.

 «Я всё ещё чувствительнааАА-Аххн» – она стояла на четвереньках, прижавшись лицом к комоду, когда он ворвался в неё ещё раз, воспользовавшись моментом, чтобы заценить её горячую уютную мышцу, после чего начал скользить обратно, наслаждаясь трением своей головки о её чувствительную ребристость, покрытую результатами его семяизвержения. Он ворвался в неё снова с прежним желанием, на ещё большую глубину, достигнув самой дальней части её намыленной пизды. Куренай стонала под абсолютно благодарную долбёжку её жаждущих внутренностей, пока они одновременно не кончили, и к её удивлению, она ощутила, как его ствол расширяется, сцепляя их воедино, пока он продолжал растягивать её матку объёмами своей спермы.

В конце концов, они оказались нагишом на её большой удобной кровати. Это был первый раз, когда у него появилось чёткое представление о её обнажённой фигуре, от которой он просто не мог оторвать глаз. Куренай с её длинными матовыми тёмными волосами, полными красными губами и такими же глазами, с её атлетическими изгибами песочных часов, являлась куноичи самого сексуального калибра, и Наруто не мог не почувствовать себя полным неудачником в своих никчемных потугах с сексуальным дзюцу. Никто не может быть сексуальнее её. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы пересилить свой восторженный трепет, и лишь после того, как она окликнула его по имени, но затем он снова приклеился к её женскому совершенству. 

Захватывающие виды подстегнули его энергию к качественно иному марафону, и он изо всех сил начал заталкивать свой стальной член внутрь прекрасной куноичи. В перегретой спальне его взгляд останавливался на чувственном изгибе и на величественной дуге её лоснящегося позвоночника, на том, как её влажные волосы цвета воронова крыла прилипали к её разгорячённой коже, словно она только что вышла из горячего душа. Разумеется, почти болезненные выражения её раскрасневшегося лица, от широкого овала её вишнёвых губ до почти оцепенелого взгляда, когда она испытывала оргазм, от которого сгибались пальцы её ног и закатывались глаза. Её стоны, пытающейся достичь самых высоких вершин, её сбивчивое дыхание, молящей о передышке, и то, как она звала его по имени, а затем умоляла трахать её быстрее и сильнее; всё это усиливало неописуемое блаженство, которое он испытывал, будучи связанным с ней, как изнутри, так и снаружи. Всё в ней возбуждало его, без лишних мыслей. 

Он слышал о наркотиках и об их воздействии на людей, но до этого момента Наруто никогда полностью не осознавал, что означает быть зависимым от чего-то. Врываясь ли в её склизкое, маслянисто-знойное совершенство, посасывая и лаская ли её большие груди, то ли просто упиваясь всем, что изливается из неё, он привычно абсорбировал всё это, словно её сочное тело, это тёплая корзина вечного солнца и счастья. Единственная надежда Наруто на то, чтобы совладать с невероятным всплеском энергии возбуждения – это поместить всё это в неё; использовать всё это на ней. Он не знал, как он пришёл к такому выводу. Отдать ли ей дань уважения, поблагодарить, завоевать, он не мог определиться, но он знал, что отдаться ей полностью – это единственный способ почувствовать покой.

Во влажном мускусе и жаре спальни Куренай: они оставались вместе в той или иной форме на протяжении нескольких часов, будь то их непосредственное соединение друг с другом или же это был его рот, облизывающий и сосущий, или его руки, массирующие и разминающие; всё это вызывало у неё крайнюю степень недоумения. Она знала, что это совершенно новый для него опыт, и мальчики, как правило гораздо более энергичны, чем взрослые, однако Узумаки. похоже, не соответствовал образцу. Безусловно он не сильно энергичен, но он остаётся активным так же долго, как и она, и они часто испускали свои жидкости одновременно. 

Он разорил свой мешочек не менее девяти раз, повязавшись с ней четыре раза, и, хотя она предпочла бы, чтобы он кончал наружу, большая часть его густой спермы находила своё пристанище в её детородных стенах. Независимо от того, сколько раз она предупреждала его, что бы он кончал на неё, а не в неё, он был слишком прогружён в забытье своего собственного удовлетворения, чтобы прислушиваться к её просьбам; крепко обнимая её, он исторгал бесконечные потоки спермы. Не в силах выразить ничего кроме лёгкого протеста, ближе к концу она сделала для себя мысленную пометку, чтобы поговорить с ним об этом позже. К счастью, все действующие куноичи принимают таблетки; по одной простой, но ужасной причине. После нескольких часов энергичного совокупления, в один из перерывов, они заснули сами по себе, на её растерзанных и запачканных спермой простынях. Несмотря на излучаемый жар, Наруто сжимал её крепко и с какой-то смущающей искренностью. Она призналась себе, что это не отвратительно.

Из них двоих первой проснулась Куренай, с осознанием того, что восхитительная ломка, перекатывающаяся по всему её удовлетворённому телу, вызвана белокурым сгустком энергии, лежащим на ней. Комфортно примостившись между её сильными ногами, он крепко обнимал её, удобно расположив свою голову между холмами её грудей. Не обращая внимания, на чудесную плавающую боль, Куренай начала разглядывать спокойно спящего на ней мальчика. И в очередной раз Джонину с красными глазами было тяжело смириться с тем, что она натворила. Не невозможно, но трудно. Она не любила мальчика настолько, но она могла честно сказать, что он более чем удовлетворяет потребности её тела; хотя она не могла не задаваться вопросом: является ли он причиной, его уникальное связывание, или её засушливый период продлился слишком долго. 

“Разлука для любви, что ветер для искры” – подумала она, после чего поправила себя. “Или, в данном случае, для похоти” – мысль о том, как он приятно пахнет, несмотря на запах секса и пота в комнате, заставила её пробормотать: «Мне нужно проветрить комнату в ближайшее время.»

Даже если Куренай понимала, что с моральной точки зрения это неправильно, по крайней мере, это было не незаконно, и, честно говоря, кому какое дело. Это просто обучение его, как плата за помощь ей с Хинатой-тян … и для неё это звучало абсолютно чудовищно. “Пиздец!” – выругался её рассудок. “Это неправильно” – осознавала она. “Но всё будет в порядке, пока никто не испытывает несправедливого отношения по отношению к себе.”

Будучи взрослой, Куренай понимала, что именно она отвечает за последствия, как за хорошие, так и за плохие. Она знала, что юному Генину достаточно намекнуть на жестокое обращение, и на неё очень легко повесят обвинения. Таким образом, если это “соглашение” когда-либо всплывёт на поверхность, что маловероятно, и, если он не станет свидетельствовать о том, что его используют, тогда в глазах совета шиноби они будут выглядеть как двое взрослых, которые делают всё по обоюдному согласию, занимаясь частными законными делами. Хотя она уверена, что гражданский совет посмотрит на это иначе, но также она знала, что они никак не смогут реально повлиять на её карьеру. Если от него не последует никаких радикальных требований, и если она сможет держать его удовлетворённым, то ей не о чем беспокоиться.

Его живот громко проурчал, вынуждая её оторваться от своих мыслей. Она не могла не хихикнуть от вида его страдальческого выражения лица, когда он прижался ещё плотнее к её гудящему телу, подарив ей приятное ощущение тёплого контакта, кожа к коже; то, какими липкими и грязными они были, казалось, лишь добавляло трепета к приятнейшему покалыванию, которое она ощущала повсеместно. 

Тусклое освещение комнаты сообщило Куренай, что сейчас ранний вечер, и, услышав урчание в животе Узумаки, она гораздо отчётливее стала осознавать свой собственный голод. Надеясь, что она не разбудит его, она попыталась выбраться из-под него, но, когда она начинала двигаться, он лишь крепче вжимался в неё, таким непринуждённым образом заставляя её чувствовать себя чем-то вроде спасительного пледа. Вспомнив об отчётах, в которых говорилось об условиях его жизни, она получила для себя объяснение, почему, он так истосковался по вниманию и его тянет на шалости. Жизнь в одиночестве такое продолжительное время может любого заставить жаждать физического контакта, чтобы кто-то обнял, похлопал по голове или по плечу, или, может быть, просто взъерошил тебе волосы.

 «Ладно, в какой-то момент он должен проснуться» – пробормотала она себе под нос, после чего запустила пальцы в его шелковистую светлую голову и позвала его: «Узумаки-кун? Узумаки-кун?» – по его щекам медленно расползалась улыбка, когда он прижимался своими пухлыми щеками к её мягкой долине, а от его выдоха на её напряжённый сосок ей стало щекотно до смеха. “Ками, смеяться так сильно, должно быть я купаюсь в окситоцинах и эндорфинах” – глядя на его довольное лицо, она поняла, что и сама улыбается. Довольная его предпочтениями, она начала проводить пальцами по прядям его золотистых светлых волос; то есть до того момента, пока её желудок не прервал её слишком громким урчанием.

http://erolate.com/book/1099/27703