20. Возрождение.

“Молодой мастер Цю, мы почти прибыли”.

Янь Цю медленно открыл глаза и выглянул в окно. Он увидел, что машина проехала через тёмно-серые кованые ворота, миновала бирюзовый фонтан во внутреннем дворе, и остановилась возле здания в европейском стиле с белой крышей и светло-голубой облицовкой.

Арочная входная дверь была распахнута, и весь штат слуг, во главе с управляющим, выстроились возле неё.

Дверь машины открылась и водитель, с багажом в руках, ожидал когда он выйдет.

Янь Цю вышел и посмотрел на особняк перед собой. В этот момент, ощущения парения и невесомости окончательно улеглись.

Теперь он может с абсолютной уверенностью подтвердить, что возродился.

Он возродился в первый день своего возвращения в семью Фу.

Тётушка и Дюдю, которых он видел перед самой смертью, всё ещё стояли перед его глазами.

Он думал, что это финал его жизни.

Но в следующее мгновение, что-то начало переворачиваться в его сознании, и в голове появились, не принадлежащие ему, воспоминания.

Благодаря им, Янь Цю понял, откуда берут начало все его трагедии: он был, презираемый 10 000 людей, настоящий молодой мастер в романе о чистой любви.

И главный герой этого романа – Фу Шуанчи.

А он существовал как жалкая противоположность, ничтожный фон, подчеркивающий сияние и притягательность главного героя.

И его уход из жизни всего лишь тривиальный сюжетный абзац.

После его смерти, Фу Шуанчи открыл линию эмоциональных отношений с Фу Чэньцзэ, старшим сыном семьи Фу, в которой они прошли через множество взлётов и падений, встреч и расставаний, пока, в конце концов, не пришли к счастливому воссоединению.

Думая об этом, Янь Цю, по привычке, коснулся подвески на шее, подаренной его тётушкой.

И в его голове всплыли детали того, что произошло в книге.

После нескольких дней притворной скорби, семья Фу вернулась к нормальной жизни, а его комнату, снова переделали в комнату няни, словно он и не существовал никогда.

Только дедушка Фу был искренне опечален его смертью и заболел.

Кроме дедушки, был всего лишь один человек, опечаленный его уходом.

В книге сказано, что его кремировала, а прах захоронили в семейном мавзолее Фу.

В отличие от других надгробий украшенных цветами, на его надгробии было пусто… такое же невзрачное, как и он сам при жизни.

Но на седьмой день к его надгробию подошёл человек, долго стоял, а после положил букет белоснежных эустом.

Но прежде, чем Янь Цю смог разглядеть кто это, его мозг пронзило острой болью.

А снова открыв глаза, он обнаружил себя сидящем в машине.

Янь Цю растерянно оглядывался по сторонам, и водитель, увидев его побледневшее лицо, аккуратно протянул ему бутылку с водой: “Молодой мастер Цю, вам неудобно? Может быть открыть окна?”

Молодой мастер Цю?

Знакомая машина, знакомый водитель и знакомый разговор. Янь Цю быстро узнал эту “дежавю” ситуацию.

Разве это не сцена того дня, когда меня забрали в семью Фу?

Что происходит?

***

“Молодой мастер Цю, давайте войдём”. Водитель видя, что Янь Цю так и стоит возле машины, вежливо напомнил ему: “Господин с супругой и два молодых мастера ждут вас”.

Янь Цю очнулся и вспомнил, что произошло в его первую встречу с этой семьёй. Ему стало немного смешно.

Он действительно в нетерпении. Ведь кое-кто заранее подготовил хорошее шоу, чтобы порадовать его сегодня.

События прошлого, шелестом страниц, пролистались в его сознании.

Стрелка часов вернулась в начало отсчёта. И прошлое синхронизировалось с настоящим.

Это его первый день в семье Фу, и это начало всех его бед.

Вот только, если в прошлой жизни, он вошёл в этот особняк с надеждой, то в этой жизни – нет ничего подобного.

Он не позволит издевательствам прошлой жизни повториться.

“Молодой мастер Цю?” – водитель снова окликнул его.

“Да, – безразлично сказал Янь Цю, – пойдём”.

Янь Цю вошёл в особняк.

Всё было так, как он помнил. Фу Цзяньтин и остальные сидели в гостинной и их взгляды, всё так же, сменились с оценивающих на разочарованные.

“Сяо Цю, – Лу Жуань первая выдавила радушную улыбку и встала, – с возвращением…”.

Но прежде, чем она договорила, Фу Шуанчи, сидевший сбоку, изменился в лице.

Лу Жуань тоже заметила эти изменения, поэтому проглотила свои слова и неловко закончив приветствие, пригласила сесть.

“Ты, должно быть, проголодался в дороге, давайте сначала поедим”.

Фу Цзяньтин вежливо и равнодушно согласился: “Да, давайте пойдем к столу”.

Однако Янь Цю не двигался. Он смотрел на Фу Шуанчи, чьё лицо становилось всё дурнее и дурнее.

И, не успели все подойти к столу, Фу Шуанчи внезапно вскочил и выбежал из особняка.

А пробегая мимо него, неизвестно, намеренно или нет, толкнул его плечом.

Затем, как и в предыдущей жизни, всё семейство побежало следом за ним.

В особняке воцарился хаос.

Янь Цю уже проходил через всё это, так что ничего его не удивило.

Он, не обращая внимания на выражения лиц слуг, забрал чемодан из рук водителя, поставил его в стороне, потом помыл руки и направился на кухню.

Лу Жуань была права – он проголодался.

Но его не интересовал остывший стейк на столе, он зажег плиту и приготовил себе тарелку яичной лапши.

Закончив готовить, он увидел возвращающегося Фу Шуанчи в окружении группы людей.

Фу Шуанчи шёл медленно, он считал, что оставил Янь Цю в крайне смущающем положении, и сейчас, тот должно быть всё ещё стоит на месте, беспомощный и сконфуженный.

Однако войдя, он увидел только чемодан.

А повернув голову, заметил, что Янь Цю в гостинной и ест лапшу.

Все группа застыла от этой картины.

У каждого было разное выражение лица. Лу Жуань первой пришла в себя, с улыбкой сгладив ситуацию и пригласила всех за стол.

Янь Цю не потрудился поднять голову, чтобы взглянуть на них, он просто слушал, как они рассаживаются вокруг, и спокойно ел.

“Сяо Цю, почему ты ешь это? Тебе не нравится еда, которую приготовила для тебя мама?” – с беспокойством спросила Лу Жуань.

Янь Цю наконец поднял голову, и равнодушно ответил: “Мне нравится, но вас так долго не было, что еда остыла. У меня нездоровый желудок – я не могу есть холодную пищу, поэтому приготовил тарелку лапши”.

Услышав этот ответ, лицо Фу Шуанчи побледнело.

Они искали его, поэтому их долго не было. Разве это не значит, что Янь Цю обвиняет его?

Фу Шуанчи считал его просто деревенщиной, но оказалось, что с ним не так легко иметь дело. Он был в бешенстве, и крепко сжал кулаки под столом.

Но несмотря на злость, он, естественно, не стал бы открыто противостоять. Поэтому, немного подумал, он повернулся к Фу Цзяньтину и напомнил: “Отец, ты ещё не объявил начало ужина”.

После этих слов взгляды всех сидевших обратились на Янь Цю.

Правила в семье Фу очень строго соблюдаются, и до тех пор, пока Фу Цзяньтин не даст отмашку – никто не приступает к еде. Но сейчас он не успел даже палочки для еды взять, а тарелка Янь Цю была уже почти пуста.

Для такого патриархального человека, не позволяющего другим даже высказывать своё мнение, такое поведение, несомненно, преступало границы дозволенного.

И на лице Фу Цзяньтина отразилось недовольство.

Фу Чэньцзэ же произнёс с претензией: “Какая невоспитанность”.

Лу Жуань хотела сменить тему, но прежде, чем она открыла рот, все услышали:

“Бац!”

Тонкие пальцы Янь Цю слегка напряглись, и металлические палочки коснулись края тарелки, издав звенящий звук.

Все смотрели на него.

Ещё в прошлой жизни Янь Цю привык к их взглядам, наполненным высокомерием и неприязнью.

Поэтому он больше их не избегал, а встретил лицом к лицу.

Некоторое время он улыбался, а потом смущённо сказал: “Извините, я веду себя невоспитанно. Я ведь рос без родителей и братьев, которые могли бы научить меня правилам. Пожалуйста, извините меня”.

После того, как прозвучали эти слова, лица всех претерпели потрясающие изменения.

Прежде, чем забрать Янь Цю, они прочитали общую информацию о нём, и в целом знали, в каких условиях он жил в семье Янь.

Им было невозможно что-то возразить на его слова.

Фу Цзяньтина больше ничего не стал говорить, только поднял палочки, осторожно коснулся края тарелки и сказал: “Давайте есть”.

Только тогда все взяли свои столовые приборы, и приступили к еде.

Но сделав всего пару глотков, внезапно вновь раздался голос Фу Цзяньтина: “Теперь, когда он вернулся в семью, он больше не может носить фамилию Янь, так…”.

Прежде, чем Фу Цзяньтин договорил, столовую пронзил скребущий звук ножа по тарелке.

Всё идёт точно таким же образом, как и в прошлый раз.

Фу Шуанчи сидел на своём месте, и беззвучно плакал.

“Сяо Чи, – Лу Жуань сразу расстроилась, – почему ты плачешь? Можешь рассказать маме?”

Фу Шуанчи поднял голову, и посмотрел поверх длинного обеденного стола, прямо на него: “Отдай ему моё имя, отдай ему всё! Я не ваш сын, а он ваш! Просто заберите всё, я это верну!”

Договорив, он схватил столовый нож и резко поднёс его к своему запястью.

Затем, алые капли крови упали на скатерть с французской вышивкой.

Прикрыв рот ладонью, Лу Жуань воскликнула: “Сяо Цю?”

Оглянувшись, окружающие обнаружили, что в какой-то момент, Янь Цю перехватил нож Фу Шуанчи, и сейчас зажимает лезвие своей рукой.

Нож рассёк ему ладонь, и кровь стекала капля за каплей.

Фу Шуанчи совершенно не ожидал такого поворота событий, и сразу же выпустил столовый прибор из рук.

С глухим стуком, серебряный столовый нож упал на ковёр.

“Ты в порядке?” – протягивая салфетку, спросила Лу Жуань.

Янь Цю не ответил. Он просто взял салфетку и небрежно вытирал кровь с ладони.

Вытирая, он внимательно смотрел на Фу Шуанчи: “Это так странно”.

“Ты утверждаешь, что я биологический сын семьи Фу, и ты хочешь вернуть всё, принадлежащее мне по праву. Но каждое твоё действие противоречит этим словам”.

“Я…”. И снова ситуация превзошла его ожидания, отчего он никак не мог сформулировать ответ.

“Стоило мне переступить порог моего дома, как ты сбежал. А дальше ты стал угрожать порезать себя ножом, не давая изменить имя на то, которое изначально моё”.

“Если ты не хотел, чтобы я возвращался, то стоило сказать об этом прямо. Зачем создаешь проблемы?”

Лицо Фу Шуанчи уже покраснело от всего услышанного. Но ситуация абсолютно не соответствовала его сценарию, он не успевал подстроиться и подобрать слова для противостояния.

“Кроме того, за ЧТО ты решил порезать себя и умереть?” – спросил Янь Цю, глядя на неглубокую рану на своей руке, кровь в которой уже остановилась.

“Разве это всё не моё?”

За столом стало тихо. Никто не ожидал, что такой, вроде мягкий на вид человек, может сказать что-то столь жёсткое и прямолинейное.

Говоря, Янь Цю закатывал рукав, и на глазах у всех медленно появился большой красный шрам.

Янь Цю вытянул руку перед Фу Шуанчи, и один за одним, стал задавать вопросы: “Тебе когда-нибудь приходилось готовить?”

“Знаешь ли ты, каково это – ошпариться кипятком?”

“Когда несчастен был ты, вся семья волновались вокруг тебя и ласково уговаривала. Но когда мою руку прожгло чуть ли не до кости, мою мать волновало только то, не испортил ли я её кастрюлю. Ты знаешь, каково это чувство?”

Фу Шуанчи смотрел на него и не отвечал. Это было первый раз в его жизни, когда он стоял перед человек и не мог произнести ни одного слова.

“Ты не знаешь” – ответил за него Янь Цю.

“Но я знаю это с семи лет”

“Фу Шуанчи, ты не беспокоился о еде и одежде 20 лет. Ты наслаждался любовью моих родителей. Тебе не избивали за тарелку риса. Тебе не запрещали обучение. Чем ты ещё недоволен? К тому же, такую вещь как имя, можно изменить в любой момент по своему желанию, но ты считаешь, что за неё стоит умереть?”

“Как нелепо”.

“Поскольку тебе это так нравиться, то фамилия Фу будет оставлена за тобой”.

Янь Цю улыбнулся и оглядел сидящих за столом с лёгким сарказмом: “В конце концов то, что изменить нельзя – это кровь. Верно отец, мама… старший брат?”

Атмосфера между Янь Цю и Фу Шуанчи была настолько острой, что никто не стал отвечать на вопрос.

Но Янь Цю было плевать, он закончил свой монолог, и сказал в конце: “Я наелся, пойду отдохну немного. А вы продолжайте наслаждаться трапезой”.

Он закончил, и вроде собирался уходить, но вдруг развернулся и спросил: “Кстати, мама, где моя комната?”

Слушая речь Янь Цю только что, Лу Жуань краснела и бледнела, и как она могла сообщить сейчас, о приготовленной для него комнате няни на первом этаже?

После долгих колебаний, она сказала: “На втором этаже, первая дверь слева”.

Фу Шуанчи посмотрел на Лу Жуань и в его глазах мелькнула тень, но он ничего не сказал.

У Янь Цю был панорамный вид на все эти движения. Он усмехнулся, взял чемодан и вышел.

Но подойдя к двери, он снова остановился.

“Ах да, – Янь Цю повернулся, и показал Фу Шуанчи свою ладонь на которой остался только неглубокий след, – в следующий раз, когда будешь угрожать порезать себя ножом, не пользуйся столовым”

“Он слишком тупой, и максимум – поцарапает кожу”.

***

Эустома, положенная неким человеком на надгробие Янь Цю

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

http://erolate.com/book/3797/99859