В имперской тюрьме было мрачно и сыро. Конечности Шэнь Цзэчуаня закоченели, а дыхание стало прерывистым. Бечевка была так туго затянута, что все его попытки высвободить руки оказались напрасными.

Тяжелый мешок придавил его грудь, словно выжимая весь воздух. Шэнь Цзэчуаню казалось, будто его поглощает омут, постепенно затягивая в глубину. Дыхание стало спутанным, а уши заполнил звонкий гул. Словно он утопающий, отчаянно желающий схватить хоть глоток воздуха.

Шэнь Цзэчуань закатил глаза и уставился на мерцающий огонек от свечи за тюремной решеткой.

Несколько парчовых стражников в зале пили вино и под возгласы играли в угадайку на пальцах. Никому не было дела до заключенного. Шэнь Цзэчуаню показалось, что тяжесть мешка возросла, сильнее пригвоздив его к грубо сколоченной лежанке. Паника от удушья захлестнула бурным потоком, и Шэнь Цзэчуань ощутил разливающийся по телу приступ тошноты.

划拳 (huáquán)хуацюань — застольная игра на пальцах: угадывание суммы пальцев, выброшенных обоими играющими.

Перед глазами все поплыло. В попытке удержаться в сознании Шэнь Цзэчуань поднял голову и, зажмурив глаза, стиснул зубы. Он напряг нижнюю часть тела, пытаясь подняться, но вскоре обнаружил, что его ноги онемели от порки и совсем не слушаются. Его нога соскользнула, и он уперся в левый угол кровати, сколоченной из деревянных досок. Те уже насквозь прогнили от влаги и нашествия насекомых, скрипя и прогибаясь под тяжестью тела.

Каждый вдох давался ему все труднее.

Шэнь Цзэчуань уперся в этот угол и со всей силы двинул ногой. Но его ноги были настолько слабы, что прогнившие доски не издали ни звука, а бортик кровати не сдвинулся с места. Холодный пот струился по спине, пропитав рубаху насквозь.

Ему хочется жить.

Из горла Шэнь Цзэчуаня вырвался судорожный всхлип. Он прикусил кончик языка и снова топнул ногой по кровати.

Изувеченный труп Му-гэ был тем самым импульсом, побуждающим в нем жажду жизни. Казалось, что голос Цзи Му до сих пор звучит внутри его головы.

Он должен выжить!

Шэнь Цзэчуань с остервенением бил по деревянным доскам, пока, наконец, не услышал глухой звук ломающейся древесины. Прогнившие доски раскололись надвое и с грохотом рухнули. Его обмякшее тело упало на бок, а мешок с землей рухнул следом за ним. Оказавшись на холодном полу, он начал задыхаться и жадно хватать воздух, словно только что вынырнул из самого дна пучины отчаяния.

Израненные ноги Шэнь Цзэчуаня все еще отказывались слушаться, поэтому он уперся в землю локтями и слегка приподнялся. Капли пота стекали по переносице. Хотя в тюрьме было холодно, он чувствовал, что все его тело будто горело. Это ощущение словно прожигало его нутро, выворачивая внутренности наизнанку. Он свесил голову и проблевался.

Чертов Шэнь Вэй!

В Чжунбо находилось сто двадцать тысяч солдат, распределенных между шестью префектурами для создания оборонительного периметра. После поражения у реки Чаши кавалерия Бяньша пересекла границу Дуньчжоу. Как и говорил дознаватель, шанс исправить ситуацию еще оставался, поскольку у Шэнь Вэя была не только хорошо обученная армия и много провизии, но и гарнизон в трех городах Дуаньчжоу. Однако он отринул возможность использовать гарнизон Дуаньчжоу и, поджав хвост, спрятался в своей резиденции в Дуньчжоу.

Это бегство стало началом падения Чжунбо. Конница Бяньша устроила резню в трех городах Дуаньчжоу, и моральный дух гарнизонных войск резко упал, после чего они в панике бежали на юг. Все думали, что Шэнь Вэй будет сражаться насмерть с Двенадцатью племенами Бяньша у границы Дуньчжоу, но он бежал, как только до него дошли известия об их приближении.

Армия Чжунбо отступала, претерпевая одно поражение за другим, а кавалерия Бяньша, словно стальной клинок, со всей безжалостностью пронзала территории Шести префектур. Они пришпорили лошадей и налегке отправились в бой, целиком полагаясь на награбленное, чтобы проложить себе путь в восьмистах ли от Цюйду, императорской столицы Дачжоу.

里 (lǐ) ли — (мера длины равная 0,5 км). 800 ли = 400 км.

Если бы во время отступления Шэнь Вэю удалось сжечь городские амбары и оставить врагу пустые дома, кавалерия Бяньша никогда бы не смогла продвинуться так далеко. Поскольку при себе у них не было провизии, они пополняли запасы продовольствия из захваченных городов. Но если бы города оказались выжжены дотла, даже самая выносливая кавалерия Бяньша изнурилась бы от голода.

Голодным солдатам Бяньша пришлось бы замедлить свой темп. Тяжелая кавалерия Либэя, пересекающая на то время Ледяную реку, подоспела бы как раз вовремя, чтобы блокировать наступление кавалерии Бяньша с севера, а гарнизон пяти уездов Цидуна, движущийся со стороны сторожевой башни Тяньфэй, перекрыл бы все возможные пути отступления с юга. При подобном раскладе эти «заточенные клинки» оказались бы в западне, как черепахи в горшке. Они бы ни за что не пережили суровую зиму.

Но Шэнь Вэй не стал этого делать.

Он не просто отказался от сопротивления, но даже оставил все зернохранилища в городе в распоряжение наступающей кавалерии Бяньша, а те, в свою очередь, полагаясь на провизию Дачжоу, устроили резню в городах. Благодаря Шэнь Вэю их лошади были достаточно откормлены, чтобы гнать простых людей и пленных солдат к реке Чаши, где все они были убиты кавалерией Бяньша за одну ночь.

Шэнь Цзэчуань был в шаге от смерти.

Ситуация накалялась все больше, вызывая волну возмущения в обществе. Поэтому власть имущие в Цюйду искали того, кто займет место виновного, чтобы расплатиться по счетам.

Было очевидно, что все приказы Шэнь Вэя были сделаны крайне небрежно. Все улики указывали на то, что он действительно сотрудничал с Двенадцатью племенами Бяньша изнутри. Тем не менее, Шэнь Вэй сжег себя из-за страха наказания, уничтожив вместе с собой все доказательства. Даже парчовая стража, которая весьма эффективно выполняла свои обязанности, оказалась с пустыми руками.

Император хотел докопаться до сути дела, поэтому все, что они могли сделать, ㅡ это продолжать допрашивать единственного выжившего, который мог что-то знать. Этим человеком оказался Шэнь Цзэчуань. Но мать Шэнь Цзэчуаня была всего лишь танцовщицей из Дуаньчжоу. У Шэнь Вэя было много сыновей, и Шэнь Цзэчуань был его восьмым сыном, рожденным от наложницы. В клане ему не было места ни по возрасту, ни по рангу, поэтому его давным-давно вывезли из княжеской резиденции в Дуньчжоу в префектуру Дуаньчжоу. Сам Шэнь Вэй, вероятно, быстро забыл о его существовании.

Есть люди, желающие от него избавиться.

Ни для кого не было секретом: его отправили в столицу занять место собственного отца. Он оказался единственным оставшимся членом клана Шэнь в Чжунбо, и как сын был обязан оплатить долги отца. Поэтому после завершения допроса в имперской тюрьме император обязательно использует его жизнь, чтобы воздать должное тридцати тысячам воинов, погибшим в битве на реке Чаши и префектуре Дуньчжоу в Чжунбо.

Но даже в этом случае его казнь не должна была произойти тайно, под покровом ночи.

Шэнь Цзэчуань вытер уголок губ большим пальцем и наклонил голову, чтобы сплюнуть кровавую слюну.

Если Шэнь Вэй действительно вступил в сговор с врагом, замышляя восстание, то смерть Шэнь Цзэчуаня была лишь вопросом времени. Тогда зачем было делать ненужный шаг, чтобы убить такого ничтожного ублюдка, рожденного от наложницы?

В таком случае, в столице все еще были люди, которые беспокоились о допросе. Если это так, то в поражении войск Шэнь Вэя все же было что-то подозрительное.

Но Шэнь Цзэчуань ничего не знал.

В Дуаньчжоу у него был шифу, у которого был единственный родной сын по имени Цзи Му, ставший для Шэнь Цзэчуаня названным братом. Именно в Дуаньчжоу он смог обрести семью. Для него Шэнь Вэй был всего лишь князем Цзяньсина, не имевшим к нему никакого отношения. Он никак не мог знать, вступал ли Шэнь Вэй в сговор с врагом. Но был вынужден все отрицать.

Пол тюремной камеры, на котором растянулся Шэнь Цзэчуань, был ледяным. Этот холод напрочь прогнал остатки сна. Он — всего лишь преступник, арестованный парчовыми стражниками по высшему приказу. Все ордера на арест, судебные повестки и официальные постановления исходили непосредственно от самого императора. Из рук Сяо Цзимина, наследника княжеского дома Либэя, он попал прямиком в имперскую тюрьму, минуя даже совместный суд трех высших судебных ведомств.

Все указывало на непреклонную решимость императора не допускать поблажек в этом деле и докопаться до самой сути. Но в таком случае у кого хватило бы смелости пойти на столь дерзкий шаг, чтобы заставить его замолчать прежде, чем император проведет личный допрос?

За окном послышался вой холодного ветра. Шэнь Цзэчуань закатил глаза от нахлынувшей боли и уставился в потолок, не решаясь закрыть их снова.

На следующий день погода только ухудшилась; бушевала метель.

Шэнь Цзэчуаня снова повели в зал для допроса. За приоткрытой дверью стоял дознаватель, который еще вчера холодно с ним обращался. Однако сегодня он широко улыбался, подавая чай обеими руками и почтительно ожидая у деревянного кресла тайши.

В кресле сидел пожилой светлолицый евнух, одетый в шляпу яньдунь с журавлиными перьями и в халат с вышитым знаком отличия ㅡ орнаментом хулуцзин. Верхний плащ он не снимал, держа в руках грелку для рук с изысканно выгравированными цветущими сливами, чтобы согреться. Услышав движение, он открыл глаза и посмотрел на Шэнь Цзэчуаня.

— Досточтимый старейшина, — Цзи Лэй, которому было приказано провести допрос в эти несколько дней, наклонился к нему и сказал: — Это выживший потомок князя Цзяньсина, Шэнь Вэя.

Пань Жугуй окинул заключенного взглядом и безразлично спросил:

— Как же так?

Цзи Лэй знал, что Пань Жугуй спрашивал его не о том, почему Шэнь Цзэчуань в таком скверном виде, а о том, почему с него до сих пор не выбили признание.

Его виски покрылись испариной, но он не осмелился их вытирать, и опустив голову еще ниже, поспешил объясниться:

— Этот мальчишка невежественен. Он бредит с тех пор, как его привезли из Чжунбо. Мы не знаем, кто его подговорил, но он отказывается давать показания.

— Разыскиваемый преступник, которого Его Величество приказал допросить, — Пань Жугуй отмахнулся от чашки с чаем, — это всего лишь пятнадцати-шестнадцатилетний мальчишка, которого отправили в знаменитую имперскую тюрьму. Вы лично допрашивали его, ваше превосходительство Цзи, а он до сих пор не дал никаких показаний?

Цзи Лэй убрал чашку с чаем и с виноватой улыбкой сказал:

— Поскольку он важный преступник, я не осмеливаюсь применять пытки без разрешения. Когда его привезли, он уже страдал от простуды. Если он умрет из-за того, что мы переборщили с пытками, то дело Шэнь Вэя так и останется нераскрытым.

Пань Жугуй бросил взгляд на Шэнь Цзэчуаня.

— Мы всего лишь собаки у ног господина, но как только собака лишается острых клыков, становится бесполезно ее содержать. Я знаю, что у тебя есть свои трудности, но это твоя ответственность. Его Величество хочет лично его допросить. Это его способ проявить понимание к парчовым стражникам. Как ты смеешь жаловаться?

Цзи Лэй поспешно простерся ниц в знак уважения.

— Досточтимый старейшина прав. Этого нерадивого сына следует наказать.

— Хмм... — неодобрительно протянул Пань Жугуй и кивком указал на заключенного. — Вымойте его как следует. Как он может предстать перед Его Величеством в таком неприглядном виде?

Подручный живо увел Шэнь Цзэчуаня вниз, где его вымыли и обработали раны, переодев в чистый хлопчатобумажный халат. Пребывая во власти других, он лишь покорно выполнял указания. Когда пришло время идти, он, с трудом перебирая ногами, едва поспевал за стражниками. Израненные ноги не позволяли Шэнь Цзэчуаню нормально ходить, поэтому ему потребовалось немало усилий, чтобы взобраться в повозку.

Пань Жугуй наконец принял чай от Цзи Лэя и, провожая Шэнь Цзэчуаня взглядом, спросил:

— Это действительно все, что осталось от клана Шэнь?

Цзи Лэй кивнул в ответ.

— Да. Он единственный выживший в воронке Чаши. Шицзы Либэя, Сяо Цзимин, лично взял его под арест. На протяжении всего пути его держали в тюремной повозке, не позволяя ни с кем контактировать.

В оригинале используется 萧世子 (хiāo shìzi) — Сяо шицзы, где титул 世子 (shìzі) шицзы — наследник княжеского дома; сын владетельного князя; наследный принц.

Пань Жугуй отхлебнул глоток уже остывшего чая. После долгого молчания он выдал легкую улыбку и сказал:

— Сяо-шицзы ㅡ благоразумный человек.

Когда Шэнь Цзэчуань прибыл на место и слез с тюремной повозки, парчовые стражники снова повели его по длинной аллее. Сильный ветер вперемешку со снегом дул ему прямо в лицо, пока он следовал за евнухом из внутреннего дворца, который шел бодрым шагом, не говоря ни слова.

Как только Пань Жугуй подошел к залу Минли, младший евнух, ожидающий под карнизом, сразу же выбежал, чтобы встретить его. Он снял с Пань Жугуя плащ, помог переодеться в служебную мантию и вручил ему свежую грелку для рук взамен остывшей. После того, как в зале объявили о его прибытии, Пань Жугуй поклонился в дверях и сказал:

— Ваше Величество, этот слуга привел заключенного.

Не прошло и полминуты, как изнутри послышался слабый голос:

— Вводите.

У Шэнь Цзэчуаня перехватило дыхание. Но не успел он опомниться, как двое стражников завели его внутрь. Несмотря на то, что в зале горели благовония, воздух здесь не был душным. Он услышал несколько прерывистых покашливаний, и его взгляд заметался по всему коридору, остановившись на чьих-то ногах.

Император Сяньдэ, облаченный в изумрудно-зеленый даосский халат, был настолько худым, что сквозь просторные одеяния виднелись выступающие кости плеч и ключиц. На протяжении трех лет, начиная с момента престолонаследия, его не переставали преследовать как серьезные, так и незначительные болезни. Лицо императора, сидящего перед Шэнь Цзэчуанем на троне, выглядело осунувшимся и неестественно бледным из-за отсутствия жизненных сил и малокровия.

— Цзи Лэй допрашивал его на протяжении нескольких дней, — Император Сяньдэ взглянул на Цзи Лэя, который стоял позади на коленях. — Каков результат?

Поклонившись, Цзи Лэй в учтивой манере ответил:

— Ваше Величество, слова этого мальчишки бессвязны и полны лазеек. Его показания за последние несколько дней полны противоречий. Им нельзя верить.

Император Сяньдэ сказал:

— Предоставьте его признание.

Цзи Лэй достал из-за пазухи аккуратно сложенное признание и передал его Пань Жугую. Пань Жугуй быстро шагнул вперед и преподнес его императору.

Император развернул протокол допроса и его глаза пробежались по строкам. Дойдя до описания событий в воронке Чаши, он прикрыл рот рукой и зашелся в приступе кашля. Пань Жугуй сразу же поспешил к нему, но тот отмахнулся от помощи. Самостоятельно стерев кровь с бледных губ, он сказал:

— В воронке Чаши погибло тридцать тысяч солдат, но не Шэнь Вэй! Это действительно заставляет кровь закипать!

Шэнь Цзэчуань закрыл глаза, и его сердце начало колотиться. Как и ожидалось, в следующий момент он услышал приказ императора Сяньдэ:

— Подними голову!

Дыхание Шэнь Цзэчуаня стало прерывистым. Его упирающиеся в землю ладони резко похолодели. Он медленно поднял голову, и его взгляд осторожно остановился на сапогах императора Сяньдэ.

Император Сяньдэ посмотрел на него и спросил:

— Ты сын Шэнь Вэя и единственный выживший в воронке Чаши. У тебя есть, что сказать?

Уголки глаз Шэнь Цзэчуаня покраснели. Он слегка задрожал и беззвучно заплакал.

Не изменившись в лице, император Сяньдэ потребовал:

— Отвечай!

Шэнь Цзэчуань внезапно поднял глаза и по его щекам покатились крупные слезы. Он поднял их всего на мгновение, а затем снова уткнулся лбом в пол. Его плечи и руки судорожно задрожали, когда он, проглатывая рыдания, произнес:

— Ваше Величество... Ваше Величество! Мой отец верен стране. Ему было слишком стыдно предстать перед народом и старейшинами Чжунбо после поражения своих войск. Он сжег себя заживо, потому что хотел искупить вину!

— Не говори ерунды! — упрекнул император. — Если он был так предан стране, почему продолжал отступать?

Голос Шэнь Цзэчуаня осип от рыданий:

— Мой отец отправил в бой всех своих сыновей. Мой старший брат, Шэнь Чжоуцзи, был замучен теми людьми из Бяньша. Они волокли его вслед за лошадьми по общественной дороге вдоль реки Чаши, пока он не испустил дух! Если бы не его верность стране, как бы он пошел на такое?

Император Сяньдэ вскипел:

— Как ты смеешь упоминать о битве при Чаши?! Шэнь Чжоуцзи бежал еще до ее начала. Его преступление непростительно!

Шэнь Цзэчуань посмотрел на императора Сяньдэ опухшими от слез глазами и прошипел:

— Битва при Чаши была настоящей резней… Мой старший брат, возможно, невежественный и бестолковый, но он оборонял берег Чаши три дня. Именно в течение этих трех дней военные разведчики передали известия о военной ситуации в Цидун и Либэй. Если бы не эти три дня...

Нахлынувшие эмоции поглотили его настолько, что он больше не мог говорить.

Император Сяньдэ молча уставился в признательное показание. В зале не было слышно ни единого звука, кроме тихих рыданий Шэнь Цзэчуаня. Посреди этого мучительно долгого молчания кончики пальцев Шэнь Цзэчуаня впились ногтями в ладони, обдирая кожу.

Император Сяньдэ внезапно глубоко вздохнул и спросил:

— Шэнь Вэй когда-нибудь вступал в сговор с врагом?

— Никогда, — решительно ответил Шэнь Цзэчуань.

Император Сяньдэ отбросил признание в сторону и сурово сказал:

— Этот мальчишка хитер и вынашивает намерение обмануть Императора. Я не должен позволять ему жить! Пань Жугуй, вытащите его и забейте до смерти у ворот Дуаньчэн!

— Этот слуга повинуется! — Пань Жугуй немедленно поклонился, принимая приказ.

Тело Шэнь Цзэчуаня прошибла холодная дрожь, словно его окатили студёной водой. Он внезапно начал сопротивляться, но парчовые стражники закрыли ему рот и силком вытащили из зала Минли.

http://erolate.com/book/3333/81157