Примечание: Название главы 一线 (Yīхiàn) исянь предполагает сразу несколько значений: 1. луч (прим: луч надежды); ниточка как метафора, обозначающая последовательность и связь определенных событий (прим: последовательность событий в жизни главных героев и направление их движения). 2. Первая линия (находится на первой линии руководства) 3. Общегосударственные дела.

◈ ◈ ◈

Лекарственный отвар просочился сквозь уголки губ заключенного, впитываясь в его воротник. Лекарь, суетящийся над Шэнь Цзэчуанем, обильно потел, то и дело вытирая взмокший лоб и виски.

— Весь отвар вытекает обратно, — произнес лекарь. — Сам он определенно не справится!

Гэ Цинцин обхватил рукоять клинка и поднялся. Он долго молча смотрел на Шэнь Цзэчуаня, прежде чем спросить:

— Больше ничего нельзя сделать?

Руки лекаря, державшие чашу с лекарством, дрогнули, отчего ложка в ней зазвенела о стенки. Он тотчас поклонился Гэ Цинцину:

— Бесполезно! У него нет шансов! Советую как можно скорее подготовить циновку.

草席 (сǎoxí) цаоси — соломенная циновка; в древние времена трупы простолюдинов, которые не могли позволить себе достойное погребение заворачивали в соломенную циновку перед тем, как похоронить или бросить в братскую могилу.

Гэ Цинцин бросил на него озадаченный взгляд и произнес:

— Попытайтесь напоить его лекарством еще раз, — а затем развернулся и вышел.

За дверью ждал Цзи Лэй. Поклонившись ему, Гэ Цинцин доложил:

— Ваше превосходительство, лекарь сказал, что он не выживет.

Цзи Лэй раздавил арахисовую скорлупу и сдул шелуху.

— Он испустил последний вздох?

Гэ Цинцин ответил:

— Нет, он все еще держится.

Заложив руки за спину, Цзи Лэй повернулся и, уходя, сказал Гэ Цинцину:

— Присмотри за ним. Прежде, чем он умрет, заставь его подписать признание.

Гэ Цинцин ответил кивком на приказ и проводил его долгим и пристальным взглядом до самого выхода. Выждав пару минут, он обратился к стоявшему рядом с ним подчиненному:

— Иди позови подручного.

Прошло всего ничего, как из-за угла показался сгорбленный человек, забинтованный простой грубой тканью. Он шел неспеша, толкая перед собой тележку. К этому времени уже стемнело, так что имперская тюрьма находилась под усиленной охраной. Гэ Цинцин поднял фонарь, чтобы осветить дорогу, и жестом пригласил подручного следовать за ним.

Лекарь уже ушел. В темной и тусклой тюремной камере горел блеклый свет масляной лампы. Шэнь Цзэчуань лежал на кровати с совершенно бесцветным лицом, а конечности окоченели. Он был почти неотличим от мертвеца.

Гэ Цинцин отошел в сторону и обратился к подручному:

— Дядя Цзи... Вот он.

Подручный медленно размотал повязки, обнажив лицо, изувеченное шрамами от ожогов. Он посмотрел на Шэнь Цзэчуаня, сделал два шага вперед и протянул дрожащую руку, чтобы погладить его по волосам. Увидев настолько тощего и покрытого собственной кровью Шэнь Цзэчуаня, он не смог сдержать слез.

— Чуань-эр... — осипшим голосом позвал Цзи Ган. — Шифу здесь!

儿 (er) Эр — словообразующий суффикс при основе существительного, первоначально в уменьшительно-ласкательном значении, ныне в значительной степени утраченном.

Гэ Цинцин задул лампу и произнес:

— Дядя Цзи, не бойтесь. С тех пор, как надзиратели узнали, что он ваш ученик, они сразу смягчились. Последний допрос дался ему тяжело, но его основа не пострадала. Во время порки братья отнеслись к нему снисходительно из-за уважения к вам, поэтому даже после двадцати ударов мы могли поручиться, что он не станет калекой. Однако у дворцовых евнухов наметанный глаз, так что они не осмелились быть слишком мягкими. К счастью, третья госпожа Хуа подоспела вовремя, иначе у Пань Гунгуна возникли бы подозрения.

Волосы Цзи Гана уже наполовину поседели. В его влажных глазах, где когда-то отражалось синее море, ныне были тутовые рощи. Он слезно произнес:

— Я, Цзи Ган, обязательно отплачу за оказанную доброту!

Гэ Цинцин спешно сказал:

— Дядя Цзи! Даже думать не смейте! Братья лишь оплатили за вашу заботу и спасение наших жизней, — с этими словами он снова вздохнул. — Но кто ж знал, что на полпути выскочит Чэн Яоцзинь? Второй молодой господин клана Сяо действительно хотел убить его тем пинком. Дядя Цзи, его еще можно спасти?

半路杀出个程咬金 (bànlù shā chū gè chéng yǎojīn) — «на полпути напороться на Чэн Яоцзиня». Чэн Яоцзинь — реальный человек, который жил в период династий Суй и Тан. Прецедентное имя Чэн Яоцзинь возникло на основе имени литературного персонажа рассказа «Сказание о династии Тан». Современные китайцы о деле, которое доведено до половины и вдруг прерывается из-за каких-либо непредвиденных обстоятельств, говорят «на полпути напороться на Чэн Яоцзиня» или «на полдороге быть остановленным Чэн Яоцзинем».

Цзи Ган прощупал пульс Шэнь Цзэчуаня и, с трудом улыбнувшись, сказал:

— Хорошее дитя. Он прекрасно справился с техникой, которой его обучил А-Му. Пока не время возвращаться на небеса. Шифу здесь, не бойся, сынок!

Шэнь Цзэчуань начал следовать за Цзи Ганом в возрасте семи лет и обучался у него боевым искусствам вместе с Цзи Му. В боевом стиле клана Цзи, начиная с первой стойки, требовалось обладать недюжинной силой и упорством. А для того, чтобы постигнуть все тонкости, наставником должен был выступать последователь семьи Цзи. Тот, кто не обладал твердой волей и хранил в своем сердце нечистые помыслы, не мог унаследовать эти техники. Обзаведясь домом и семьей, Цзи Ган настолько пристрастился к вину, что, пока обучал старшего, о младшем уже забывал. Как старший по ученичеству, Цзи Му взял на себя обязанности обучать своего младшего брата, как только осваивал новые техники. Никто даже подумать не мог, что за все эти годы Шэнь Цзэчуань изучит их так основательно.

Гэ Цинцин наклонился и, глядя на изможденного юношу, произнес:

— Все же он еще молод… Но я все равно опасаюсь, что пережитое скажется на его здоровье. Дядя Цзи, я послал подчиненного подогреть прописанное лекарем снадобье. Попытаетесь его напоить?

Губы Шэнь Цзэчуаня пересохли от лихорадки.

Каждую частицу его тела ломило от боли. Это чувство было похоже на то, как если бы он лежал посреди главной улицы Цюйду, раздавленный снующими туда и обратно экипажами.

Боль была похожа на бесконечное адское пламя, пожирающее тело Шэнь Цзэчуаня. Пребывая в агонии, он видел во снах бушующую метель, что обрушивалась с неба снежной пеленой, кровь Цзи Му, струящуюся горячим потоком по шее, леденящий холод воронки и полученный от Сяо Чие удар.

Цзи Лэй был прав — такая жизнь принесет лишь страдания. За плоть и кровь, полученные им от Шэнь Вэя, ему предстояло понести наказание. Он должен был взять на себя бремя Шэнь Вэя и стать грешником, о котором стенали души всех незаслуженно умерших. Надев эти кандалы, ему придется нести тяжкий груз до конца своей жизни.

Но он не сдастся так просто!

Чьи-то пальцы внезапно пробрались в рот Шэнь Цзэчуаня, приоткрыв ему челюсть, и горячая жидкость полилась прямиком в его глотку. Уголки его глаз заслезились от горького отвара, и он услышал знакомый зов, силясь открыть глаза.

Цзи Ган приподнял голову Шэнь Цзэчуаня и, нежно придерживая одной рукой у основания шеи, вытер его слезы своими огрубевшими пальцами. Он прошептал:

— Чуань-эр, это я ㅡ шифу!

Из горла Шэнь Цзэчуаня вырвался сдавленный всхлип, принудивший его подавиться лекарством вперемешку с слезами. Он вцепился в краешек одежды Цзи Гана и стиснул зубы, опасаясь, что это лишь сон, увиденный им в бреду.

Цзи Ган слегка отвернулся, пряча ожоги, виднеющиеся в свету масляной лампы.

— Чуань-эр, не дай смерти себя победить! Ты — единственный, ради кого я продолжаю влачить это жалкое существование.

В этот момент Шэнь Цзэчуань не смог сдержать слез. Он спешно отвел взгляд и уставился на черный как смоль потолок, бессвязно шепча охрипшим голосом:

— Шифу…

Под неустанный вой сквозняка его глаза постепенно сощурились, в них мелькнула напитанная злостью воля к жизни.

— Я не умру, — просипел Шэнь Цзэчуань. — Шифу, я не умру...

На следующий день император Сяньдэ устроил банкет для трех своих армий. Помимо кавалерии Либэя и гарнизона Цидуна, чьи войска были обособлены, на пиршество были приглашены столичные воеводы. Формально банкет был устроен в честь главнокомандующих армиями, но помимо них там собралась масса чиновников.

Переодевшись в придворный наряд, Сяо Чие затмил своим видом окружающих его литераторов и чиновников, как только занял свое место. Вышитый на его груди грозный лев, твердо стоящий на облаках, вызывал трепет и благоговение. Однако стоило юноше открыть рот и завести разговор, как сквозь его величественный образ тут же просачивалось дерзкое легкомыслие.

Захмелевшие чиновники то и дело бросали косые взгляды в его сторону. Как говорится, «от тигра не родится дворовый щенок». Но как тогда получилось, что только Сяо-шицзы пошел по стезе отца?

虎父无犬子 (hǔfùwúquǎnzǐ) хуфууцюаньцзы — обр. у достойного отца и сын не промах; не родится от свиньи бобрёнок; какова яблоня, таково и яблоко.

Они следили за каждым движением Сяо Чие с невысказанным чувством презрения. Исходящие от него дерзость и своеволие отдавались резью в их глазах. Он слишком отличался от Сяо Цзимина, гордо занявшего почетное место.

— Ты бы тоже не отсиживался в сторонке, — назидательно сказал Лу Гуанбай, садясь рядом с Сяо Чие. — Раз уж Император тебя наградил, он обязательно призовет тебя позже.

Сяо Чие молча перекатывал грецкий орех между пальцев и выглядел немного подавленным.

Лу Гуанбай повернулся к нему и спросил:

— Вчера вечером ты ходил с кем-то выпивать?

— Ловлю момент, — Сяо Чие принял небрежную позу. — В будущем, если кто-то осмелиться исполнить танец с мечом Сян Чжуана, я использую праздную обстановку, чтобы стать императорским Фань Куаем. Разве это не будет выгодно для обеих сторон?

项庄舞剑 (xiàngzhuāngwǔjiàn) сянчжуануцзянь — Сян Чжуан фехтует мечом [желая сразить им Пэй-гуна, будущего ского Гао-цзу] (обр. в знач.: преследовать иные цели, питать скрытые намерения). Отсылка к Хунмэньскому пиру (221–206 гг. до н. э.).

[樊哙 (Fán Кuài) — Фань Куай (242 г. до н.э. - 189 г. до н.э.) был военным генералом начала династии Западная Хань . Он был видным деятелем раздора Чу-Хань (206–202 гг. До н.э.), борьбы за власть над Китаем между основателем династии Хань, Лю Баном (императором Гао) , и его соперником, Сян Юем.

— Вполне сгодится, — Лу Гуанбай налил вина. — Однако пьянство вредит здоровью. Если ты хочешь быть хорошим генералом, тебе следует избавиться от этой привычки.

— Я родился не в то время, — Сяо Чие бросил орех Лу Гуанбаю. — Поднебесная уже имеет четырех генералов, так что героем стать не получится. Если однажды ты решишь оставить пост не забудь сообщить мне заранее, я сразу пересмотрю свой образ жизни.

Лу Гуанбай, рассмеявшись, ответил:

— Тогда, боюсь, тебе придется подождать.

Они еще некоторое время шутили за чаркой вина, и когда кувшин наполовину опустел, тема разговора на банкете перетекла к клану Шэнь из Чжунбо.

Сжимая в руке грецкий орех, Лу Гуанбай с минуту прислушивался к болтовне, а после спросил:

— Не ты ли вчера вечером говорил, что он не выживет?

Находящийся позади Чжао Хуэй тихонько шепнул:

— Верно, разве гунцзы не сказал, что пнул его прямиком на тот свет?

Сяо Чие всем своим видом отказывался это признать.

— Я так сказал?

Двое мужчин схлестнулись с ним взглядами, побуждая его спросить:

— Что?

— Парнишка не умер, — сказал Лу Гуанбай.

— Парнишка не умер, — повторил Чжао Хуэй.

Сяо Чие с полминуты смотрел на них обоих, прежде чем произнести:

— Почему меня должна беспокоить его жизнь? Более того, Янь-ван ㅡ не мой старик.

阎王 (yánwáng) — Янь-ван, владыка ада (загробного мира).

Лу Гуанбай поднял взгляд к потолку и сказал:

— Посмотрим, как император все устроит. Этот парень действительно очень живуч.

Чжао Хуэй приподнялся с колен и потянулся к тарелке. Снова принявшись за еду, он зачавкал, продолжая говорить с набитым ртом:

— Должно быть, кто-то втайне ему помогает.

— Не умрет — станет калекой, — Сяо Чие бросил холодный взгляд на клан Хуа, сидящих неподалеку. — Мать-Императрица уже в летах, и теперь только и может, что заниматься воспитанием осиротевшего пса.

— Побойтесь кармы! — цыкнул Чжао Хуэй и как ни в чем не бывало запихнул кусок тушеного ребрышка в рот.

Увидев, что после третьего раунда выпивки атмосфера в зале стала расслабленной, Император Сяньдэ позвал:

— Цзимин.

Сяо Цзимин вежливо кивнул, ожидая дальнейших приказов.

Император откинулся на спинку драконьего трона, выглядя так, будто уже захмелел. Он сказал:

— Шэнь Вэй потерпел поражение, и в итоге нет убедительных доказательств того, вступал ли он в сговор с врагом. Этот Шэнь…

Пань Жугуй наклонился и прошептал:

— Ваше Величество, Шэнь Цзэчуань.

Император Сяньдэ сделал небольшую паузу, но не стал продолжать, а повернулся к Матери-Императрице:

— Что думает мать этого императора?

Зал заполнила гулкая тишина. В переполненном военными и чиновниками императорском доме каждый склонил голову, готовый внимать словам женщины.

Лоб вдовствующей императрицы обвивала повязка из тонкой шелковой ткани черного цвета, на которой золотыми нитями были вышиты парящие в облаках драконы. Ряд из двадцать одной жемчужины окружал головной убор по нижнему краю и дополнялся висячими серьгами, украшенными изумрудными листиками с крупными жемчужинами на концах. Образ женщины, восседавшей на почетном месте, был преисполнен величия. Легкий иней седины уже задел ее аккуратно причесанные блестящие волосы. Никто во всем зале не осмеливался поднять голову, чтобы в открытую взглянуть на нее.

Вдовствующая императрица произнесла:

— Битва при Чжунбо сильно ударила по моральному состоянию солдат. Всему виной допущенные Шэнь Вэем в спешке ошибки. Однако теперь, когда он, страшась наказания, покончил с собой, а все его сыновья погибли в бою, остался только этот единственный сын от наложницы. Скосить траву и вырвать корни противоречит гуманности и справедливости. Нет ничего плохого в том, чтобы оставить ребенка в живых и научить благодарности.

Видя, что никто в зале не собирается возражать, заговорил Лу Гуанбай:

— Этот подданый не согласен, — он сделал три шага и опустился на колени по центру зала, продолжая: — Мать-Императрица милостива, но битва при Чжунбо отличается от прошлых сражений. Хотя нет никаких доказательств того, что Шэнь Вэй вступил в сговор с врагом, все подозрения указывают на него. Поскольку этот сын единственный, кто остался в его роду, то есть опасения, что в будущем он станет причиной бедствий.

Вдовствующая императрица бросила на Лу Гуанбая короткий взгляд, прежде чем сказать:

— Граф Бяньцзюня уже несколько десятилетий охраняет границы пустыни, но победу одерживал отнюдь не в каждом бою.

伯 (bó) Бо — наследственный титул знати 3-го и 5-го высших классов в старом Китае; граф.

Лу Гуанбай ответил:

— Хотя мой отец не был непобедим в бою, в течение этих десятилетий ни один враг не смог пересечь границу Бяньцзюня.

Крупные жемчужины на серьгах вдовствующей императрицы мягко качнулись, когда она произнесла:

— Вот почему еще важнее научить мальчика манерам и добродетели, позволив сполна осознать последствия этой войны. Разве убить человека не проще всего? Конница Бяньша ворвалась на земли Чжунбо, лишив жизни десятки тысяч подданных Дачжоу. Позорную страницу в истории государства еще предстоит обелить, но в чем повинно дитя?

— Этот подданый тоже считает, что это неправильно.

Заместитель министра государственной канцелярии, Хай Лянъи, который за все это время ни разу не высказался, поднялся из-за стола и тоже встал на колени.

— Мать-Императрица добросердечная, однако дело нешуточное. Даже если Шэнь Вэй не вступал в сговор с врагом, он все равно заслуживал быть обезглавленным после этой битвы. Более того, мальчика уже трижды допрашивали, но его показания исковерканы и спутаны. Он все продолжает твердить, что Шэнь Вэй не вступал в сговор с врагом. Но откуда сыну наложницы, воспитанному в другой префектуре, известно, вступал ли Шэнь Вэй в сговор с врагом? Очевидно, что он хитер по своей природе и ему нельзя доверять. Как сказал генерал Лу, если мы оставим его в живых, он может стать причиной будущих бедствий!

Без доли возмущения в голосе вдовствующая императрица сказала:

— Министр Хай, пожалуйста, встаньте.

После того, как Пань Жугуй помог Хай Лянъи подняться, она продолжила:

— Слова министра весьма верны. Возможно, я была слишком предвзята в своих суждениях, поэтому оставим решение за Его Величеством.

Взгляды присутствующих переметнулись на императора Сяньдэ. Истощенного, его снова охватил приступ острого кашля. Он взял платок, протянутый ему Пань Жугуем, и долго молча прикрывал рот, прежде чем, наконец, произнести:

— То, что сказала Мать-Императрица, не лишено здравого смысла. Ребенок не виновен. Но, в конце концов, Шэнь Вэй потерпел поражение и бежал из города. Однако учитывая, что во всех девяти поколениях его семьи осталась только эта родовая линия, мальчишке будет дан шанс поразмыслить над грехами семьи, что и станет его возмездием. Цзи Лэй.

— Этот подданый в вашем распоряжении.

— Поместите отрока под стражу в храм Чжао Цзуй и не выпускайте без моего приказа!

Сяо Чие бросил раздробленный грецкий орех на тарелку.

Чжао Хуэй произнес:

— Гунцзы не будет есть?

Сяо Чие сказал:

— Испорченный, вдобавок сломанный. Кто захочет?

Чжао Хуэй проследил взглядом за крутящейся тарелкой и, понизив тон, произнес:

— Разве это не удовлетворяет все стороны? Мы не получили то, что хотели, как и все остальные.

— Посадить его в клетку все же лучше, чем выпустить, — сказал вернувшийся на свое место Лу Гуанбай.

— Вряд ли, — Сяо Чие указал на себя. — Я разве тоже не в клетке?

Взглянув на него, Лу Гуанбай и Чжао Хуэй в один голос ответили:

— Оно и к лучшему!

http://erolate.com/book/3333/84218